Был у меня друг - страница 3

Вот и сейчас, осторожно ступая по скрипучим половицам, Максим прикидывал варианты: или пошлют за завтраком, нагрузив двумя железными бачками-термосами, или поставят на «собачку-вертушку» у входа на территорию караула, или заставят наводить порядок в караульном помещении.

Лучше бы, конечно, за завтраком. По дороге хоть спокойно можно покурить, спрятавшись за длинными рядами ротных каптерок, дух немного перевести, а то здесь ведь в покое не оставят, «припахают» как пить дать.

Осторожно, по-кошачьи мягко, стараясь не шуметь, Максим прошел по пустынному коридору караулки, заглянул в столовую. Но там никого не было, кроме Чайки, уже успевшего заснуть, уронив голову прямо на деревянный стол. «Пусть дрыхнет», – обрадованно подумал Максим и закрыл дверь столовой.

Но Чайка не спал. Он слышал, как невидимый его взору призрак тихонько заглянул в «бистро», так бойцы называли небольшое полутемное помещение с одним пыльным окном и несколькими массивными столами в два ряда. «Кто-то из шнуров», – вяло догадался Чайка по характерной для молодых солдат осторожности в движениях. Если бы, не дай бог, шумные дембеля неожиданно проснулись в такую рань, то Чайка наверняка узнал об этом первым. Организация их досуга и питания в карауле – это была его святая обязанность. По неписаным, но безапелляционно исполняемым законам солдатской иерархии в расположении бригады дембеля общались со шнурами напрямую только в трех случаях: в случае отсутствия поблизости ветеранов, то бишь отслуживших год десантников, в случае нерасторопности последних и просто от скуки. Во всех остальных вариантах дембель – это бог для молодого солдата, а с богами общаться принято через посредников. И если уж старослужащий и снисходил до обращения непосредственно к шнуру, и это не связано было с карой небесной за какой-нибудь «залет», то молодой оказывался безмерно счастливейшим рабом божьим, до конца дня пребывавшим в религиозном экстазе.

«Спят «дедушки», – блаженно прикрыв глаза, подумал Егор, – ну и я вздремну. Устал я что-то за эту ночь караулы шнуровские разводить». С этой мыслью он мгновенно уснул, твердо зная, что проснется ровно через пятнадцать минут для того, чтобы отправить Веденеева за завтраком. Если, не приведи господи, раньше проснутся голодные «деды», а просыпаются они всегда голодные, и завтрака не окажется, то прежде спросят с него: «Ты что же это, Егор, молодежью совсем не рулишь? Службу завалил, что ли? Нехорошо, нехорошо, а все доброта твоя. …Это залет на всю 40-ю армию. Строй всех в коридоре, будем наводить порядок в десантных войсках…». От словосочетания «строиться в коридоре» Егора Чайку передергивало даже во сне. Хоть он и был уже ветераном, но шнуровские тяжелые времена были вырезаны в книге его человеческой памяти на самой живой и постоянно ноющей странице в главе под названием «незабвенное хранилище душевных мук».

То, что физических страданий не бывает как таковых, Егор понял с первых дней службы, когда резко захлопнувшейся крышкой люка БТРа ему, как лезвием, срезало фалангу среднего пальца на левой руке. Тогда от болевого шока он мгновенно потерял сознание. Когда рассудок вернулся в его отяжелевшую голову, острой телесной боли уже не было, но ее место заняла тупая, тянущая энергию жизни душевная боль по поводу так бездарно потерянной части его молодого туловища.

Сердцем понял тогда Егор, что неосознанное физическое тело – гораздо более универсальный механизм, чем несовершенное тело душевное, не имеющее даже защитного механизма от своей боли, доводящей порой молодых, физически совершенных рябят до последней черты. Но, понимая это, ты понимаешь также и то, что любую конструкцию можно создать, надо лишь приложить к этому волевые усилия. То, что в тело заложен весь комплекс защитных механизмов, заслуга не человека, а того, кто это тело создал. А вот совершенная душа – это плод долгой и кропотливой внутренней человеческой работы. В Афганистане все это как-то быстрее открывается, особенно в начале службы, но, к сожалению, не всем….