Левуазье десять часов не вылезал из седла. По дороге в Вильно он впервые полностью воспользовался своими правами. Как только лошади уставали, он обращался к первому же попавшемуся командиру кавалерийского полка, предъявив удостоверение офицера специальной кавалерийской инспекции вместе с бумагой, подписанной лично императором, в которой предписывалось «подателю сего оказывать немедленно любую помощь, ибо он действует во благо Франции». Пожелание у «подателя» всегда было одно и тоже – поменять лошадей на свежих. Желающих возразить не находилось даже среди генералов. Среди ночи Доминик разбудил Перментье, чтобы рассказать, почему он столь быстро вернулся из Гродно, так и не приступив к выполнению приказа Наполеона.
Они уехали одновременно – Каранелли, Люка, Арменьяк и еще три лейтенанта – в сторону Лиды, Доминик с остальными направился под Гродно к Жерому Бонапарту. Император четко определил задачи – Каранелли работает против армии Барклая-де-Толли, Левуазье против Багратиона. В письме, которое Доминик вез с собой, его рукой было начертано: «Брат мой, помогай этому человеку, как помогал бы мне. Его просьбы – это мои просьбы». Увы, даже это не помогло. Заносчивость короля Вестфальского, с детства считавшего себя более умным, чем старший брат, разрушила планы Наполеона.
Прибывший поутру к Жерому Левуазье, передал письмо и начал разбираться с диспозицией. Уже через четыре часа он вновь пришел на аудиенцию к Жерому и сообщил, что отрыв русских от передовых отрядов французов велик, что позволяет противнику организованно отходить вглубь страны, не испытывая каких-либо трудностей. Доминик попросил не останавливаться в Гродно на отдых, а хотя бы силами двух корпусов продолжать преследование Багратиона.
– Ваше величество, задачу, которую поставил перед нами император, нельзя решить без боевого соприкосновения армий.
Жером, который вошел в Гродно еще до обеда, меньше всего хотел ночевать в поле, намереваясь устроить небольшой прием в честь взятия города. А потому не имел ни малейшего желания продолжать преследование русской армии.
– Если бы не письмо моего брата, капитан, то я бы уже посадил вас под арест. Не вам решать – преследовать мне русских или нет.
Полковник Левуазье, который носил мундир капитана, давно привык к гневу сильных мира сего. Смутить его очень трудно и, уж если кого и уважал, то за ум и дела, а не титулы.
– Совершенно верно, ваше величество! Но это решение императора Франции. Отправляя меня сюда, он говорил, что ваши корпуса без устали будут преследовать Багратиона.
– А вы мне надоели, капитан! Приказываю вам немедленно покинуть расположение моих войск. Катитесь отсюда к черту, пока я добр!
– Во французской армии только три человека отдают мне приказания. К сожалению, вы не входите в их число.
Вбежавшая на крик Жерома охрана застала его взбешенным, в отличие от Доминика.
– Арестовать! Утром тебя расстреляют!
– Ваш брат будет недоволен.
Начальник караула подошел вплотную к Левуазье.
– Отдайте вашу шпагу!
Капитан просто не ответил. Двое гвардейцев, каждый из которых был на две головы выше Доминика, подступили и взяли его за руки. Еще трое лениво наблюдали – малыш не выглядел хоть сколько-нибудь опасным. Офицер протянул руку к шпаге.
