На всю школу были только одни часы. По ним подавали звонки. Часы были явно старинные, возможно, оставшиеся от прежних хозяев. Располагались они около учительской. Тетя Паша – незаменимая, как сестра-хозяйка в больнице, – поднималась по лестнице до того места, откуда можно увидеть циферблат часов, и ждала до окончания или начала урока, звонила она довольно звучным колокольчиком с непонятной тогда для нас надписью «Даръ Валдая».
На пространстве перед дверями в учительскую кипела самая активная жизнь – это была наша вечевая площадь. Тут же стоял рояль, и поэтому здесь же проходили уроки пения. Стоя на уроке пения, я мог видеть ворота и даже пару окон первого и второго этажа нашего дома. Я давно понял, что слава Козловского мне не грозит, поэтому больше наблюдал за передвижениями около дома, чем постигал азы хорового пения.
Надо признать, что наблюдать уже тогда было моим любимым занятием. Даже на уроках со мной воевали учителя и жаловались родителям – на уроке, мол, сидит, но ничего не слышит и смотрит в окно. А я не смотрел, а наблюдал, как примерно на третьем уроке второй смены на балкон директора нашей школы – Александры Павловны Друговской – залезал ее сын.
Он учился в десятом классе и возвращался домой с уроков в это время. Чтобы не отвлекать мать от работы, он забрасывал на балкон свой портфель, а следом и сам забирался по столбу. Меня восхищала его ловкость. А после этого крутого подъема – прообраза современного скалолазания – я включался в урок и успевал уловить, о чем шла речь по ходу объяснения нового материала.
Хотя петь я не любил, но часто слушал пение с удовольствием. Наши девочки на большой перемене выстраивались в два ряда в разных концах нашей вечевой площади и начинали игру-дуэль. Один ряд, притопывая и напевая, надвигался на противную сторону: «А мы просо сеяли, сеяли!» Соперники отвечали: «А мы просо вытопчем, вытопчем!» И так далее… до конца перемены. Были и другие игры с распеванием каких-то рифмованных слов.
На этой площади вывешивались наши стенгазеты. Они были настолько неживыми, что читать их никто не хотел. Только новогодние поздравления и странное предупреждение «Экзамены не за горами» вызывали какие-то человеческие чувства.
По крайней мере, у меня это предостережение об экзаменах вызывало некоторый трепет, но не страх. Уже в четвертом классе мы сдавали четыре экзамена по русскому и арифметике (письменно и устно).
Однажды лет в сорок я воодушевлял своих детей перед экзаменами и задал себе труд пересчитать количество их, сданных за прошедшие годы. Неожиданно их набралось почти с сотню! Может быть, необходимость постоянно сдавать экзамены дала нам что-то, помимо знаний.
Когда я пошел во второй класс, то впервые увидел зачатки дедовщины. Но это была, можно сказать, безобидная дразнилка, а не издевательство и унижение человека. Вся суть ситуации состояла в том, что мы – сопляки – выкрикивали почти сверстникам какие-то бессмысленные слова: «Малыши-карандаши, по тарелке попляши!» В душе я понимал, что для второклассника наши «речевки» – это ничем не оправданный гонор, но почему-то нам хотелось показать свою взрослость и самостоятельность.
Пожалуй, самое главное, что дала начальная школа – это уменье учиться, уменье преодолевать трудности и видеть в этом и цель, и смысл. Жаль, что здание школы сгорело, и теперь нет даже следов от нее. Но память о ней в нас жива.
