Быть Лолитой - страница 15

Я читала книгу Набокова, «единственную убедительную историю любви нашего столетия», как гласила цитата журнала Vanity Fair на обложке. Это был учительский экземпляр, с его пометками, в которых я должна была разобраться. Я не сразу заметила, что он написал своими зелеными чернилами для меня:

Я продолжила читать, уже добравшись до одиннадцатой главы, где шла речь о записной книжечке Гумберта Гумберта, в которой он отмечал свои наблюдения за нимфеткой. Сначала я не знала, что означает это слово – что-то связанное с нимфой, мифическим существом? Спросила мистера Норта, и он посоветовал мне заглянуть в Oxford English Dictionary[7]. На самом деле он сказал O.E.D., но, спросив в библиотеке, я узнала, что там есть только словарь Webster’s. Я узнала, что слово происходит от греческого и латинского (nympha), но смысл мне все равно остался не до конца понятен. Помимо мифологического толкования, также упоминались незрелые насекомые. Бабочки-подростки. Я понимала, что это что-то сексуальное, соседние слова делали это очевидным, но что сексуального в создании подросткового возраста? На стадии между личинкой и взрослой особью, между младенцем и взрослым. Как тот, кто находится как раз на этой стадии, я сочла это отстойным. Но когда учитель упоминал слово в беседах со мной или разговорах относительно меня, я лишь улыбалась и соглашалась.

В одиннадцатой главе «Лолиты» говорится про календарь Гумберта, в котором он отмечал наблюдения за своей нимфеткой. «Воскресенье… Полоска золотистой кожи между белой майкой и белыми трусиками. Перегнувшись…»

Вид со спины, как говорил Гумберт, как подчеркнул мистер Норт. Сначала я подумала, что речь идет о каком-то морском создании, может, дельфине? И только когда я нашла слово опять, в старом надежном экземпляре словаря, я покраснела.

Мистер Норт выписал еще один отзыв набоковского романа, который был на обложке, словно напоминая мне, что я читаю: «Снобистский порнографический мусор». Однажды за ужином он сказал мне:

– Красота в том, как здесь переплетаются порнография и история любви, – пока жевал картофель фри.

Я тряхнула головой, не совсем понимая, и записала слова на салфетке. А затем наблюдала, как они растворяются в воде перед тем, как мы ушли. Но записав, я запомнила.

В тот ноябрьский день я следила за его руками, измазанными мелом. Ждала, когда он напишет заветную цифру на доске, означающую наш последующий ужин. Пока не написал. Глянула на часы – всего минута до первого звонка, начало конца урока. В предыдущей главе «Лолиты» я подчеркнула:

«А вот среди них – она, потерянная в их толпе, сосущая карандаш, ненавидимая наставницами, съедаемая глазами всех мальчишек, направленными на ее волосы и шею, моя Лолита».

Мне казалось, никто не замечает меня на полу в классе. Ни ученики, ни остальные учителя, ни даже мистер Норт. Я подумала о его руках. Представила, как сжимаю одну и вытираю мел с его руки о свою юбку, представила, как целую кончик его большого пальца, где у него была мозоль от игры на гитаре. Он сказал мне, что писал песню о том, что влюбился недавно, я надеялась, что это обо мне. Подумала, что бы сделала Лолита.

«Полоска золотистой кожи».

Я обернулась.

К тому моменту я забилась почти что в угол за его столом. В легкую тень между столом и синей стеной из шлакоблока, знала, что никто из учеников меня не видит. Больше не смотрела на учителя. Склонилась над книгой, повернувшись теперь лицом к окну, а к нему спиной, сидя на коленях. Я знала, что пока вчитываюсь в страницы, что он мне преподнес, в такой позе, верхний край моих черных кружевных трусиков, купленных папиной кредиткой, будет торчать из-под джинсов с низкой посадкой, и что когда мистер Норт обернется поговорить с учениками, он увидит полоску моей кожи.