– Саша! Саша! Погоди! Помоги, пожалуйста, – схватила она за рукав своего прежнего коллегу, с которым была на «ты» в их строго-чопорном учреждении. – Мне нужно передать проекты писем по поводу нашего комплекса… Закинь, пожалуйста, Тамаре в секретариат. Я ей потом позвоню и все объясню…
Он недовольно поморщился, но отказать постеснялся. Из недавнего смешливого выпускника, каким он был пять лет назад, Саша превратился в самодовольного чиновника (благодаря шишке-тестю) средней руки. Однако не все еще в нем закостенело. Кто его учил всему, когда он пришел к ним в управление? Вера, конечно. И он этого, видно, не забыл.
– Ладно, ладно, не волнуйся. Сам все передам, кому надо, и замолвлю словечко. Тебя здесь часто вспоминают, особенно твои подопечные из вузов. Ну, как твоя новая затея с издательско-полиграфическим комплексом? Скоро миллионершей станешь? Не забудь тогда нас, грешных. Управление-то наше грозятся разогнать, да и само министерство штормит, – вздохнул он. – Куда бежать? Ты молодец, вовремя отсюда удрала.
Вера нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, будто не чаяла добежать до туалета. Они попрощались, и она заспешила за пакетом с котенком. В туалете был легкий переполох: пакет катался по подоконнику и издавал странные звуки. К тому же от него исходил пренеприятный запах. Расфуфыренные министерские дамы боялись к нему притронуться, выдвигая разные версии – одну другой страшнее (по Москве уже вовсю ползли слухи про всякие взрывные устройства). Вера схватила пакет, обдав на прощанье женщин мерзкой вонью, и выскочила в коридор. «Так, на лифте нельзя, – соображала она. – Народ не вынесет». Она ринулась к лестнице и спустилась на следующий этаж, моля судьбу, чтобы в том туалете никого не было. Ведь ей до дома добираться на метро, да еще на автобусе. Кто ее пустит с такой ношей? Нужно срочно хоть как-то «поменять пеленки».
В туалете никого не оказалось. Вера молниеносно обтерла котенка и направилась к выходу. «Только бы не орал, паршивец», – думала она, выходя на грохочущее Садовое Кольцо.
Котенок молчал и не шевелился, обессилев от переживаний. «А вдруг подох? Я с ним уже часа три мотаюсь по жаре, – испугалась Вера, но не рискнула заглянуть в пакет. – Ладно, будь, что будет. Как-нибудь доедем».
* * *
Как ни странно, в дороге обошлось без сюрпризов. Дома никого еще не было. Первым делом Вера, быстренько переодевшись, потащила котенка в ванную и хорошенько его вымыла с мылом. Тот сопротивлялся из последних силенок. После экзекуции Вера обсушила его полотенцем и покосилась на фен, но решила, что это будет уж слишком. Котенок, мокрый, жалкий крысеныш, дрожал и икал. Вера завернула его в старенькое мягкое полотенце и сунула себе за пазуху. Малыш сразу успокоился и, расположившись удобнее на просторной Вериной груди, уснул сладким сном. Не смея нарушить его покой, Вера прикорнула с ним на диване и тоже задремала.
Когда она открыла глаза, перед ней стоял муж и с укором смотрел на свою «мать-героиню».
– Ну что? Опять потянуло на подвиги? – устало спросил он.
– Он сам меня выбрал… Не могла же я бросить его на улице, – оправдывалась Вера.
Котенку устроили уютную лежанку на кухне и оборудовали горшок в туалете. Из еды он предпочитал молоко и вареные яйца. И, конечно же, это опять оказалась девица. Сын предложил назвать ее Елизаветой II в честь королевы Великобритании, замечательной благотворительницы, давшей Вериному сыну, обычному московскому парню, стипендию на обучение в Шотландском университете (Россия в 90-е была «в моде» за рубежом). Конечно, огромной заслуги самого сына, сумевшего этого добиться и сдать прилично соответствующий экзамен вопреки отчаянному сопротивлению «членов приемной комиссии» с российской стороны – высших комсомольских деятелей, у которых на это были свои виды, никто не отрицает. Да и британцы помогли, предпочтя выбрать толкового парня «из народа», а не блатного отпрыска «элиты».
