Учитывая изрядный капитал депутата Доверня и его высокое общественное положение, можно было ожидать, что он позаботится передать тело своего единственного сына в приличную клинику и добьется, чтобы вскрытие проводил какой-нибудь выдающийся специалист, светило медицины, не меньше. Согласиться на общественный морг означало проявить излишнюю скромность, идущую вразрез с его статусом. Даже если иметь в виду, что подтвержденное самоубийство наследника непременно ляжет пятном на репутацию почтенного семейства, чутье ищейки подсказывало Валантену, что выбор Доверня-старшего обусловлен не только и не столько его желанием попытаться это скрыть. И теперь инспектора, принявшего весть о временном переводе в «Сюрте» с некоторым недовольством, снедало любопытство. Он с удивлением поймал себя на том, что хочет рассеять туман вокруг этой трагедии, которая решительно выглядела весьма неординарно.
Покинув Префектуру полиции, он дошел по набережной Орфевр до моста Сен-Мишель и пересек проезжую часть, направляясь к мрачному зданию морга. Оно примыкало к парапету старицы[18] Сены и возвышалось над горсткой лачуг и обветшалых доходных домов. Возле входа лестница вела на берег – по ней в морг заносили трупы утопленников, которых каждое утро доставляли сюда на лодках.
Валантен позвонил в приличных размеров колокольчик у входа и принялся ждать, когда ему соизволят открыть. Наконец на пороге появился служитель морга: высокий тощий человек, похожий на цаплю. На нем был длинный, до самых лодыжек, кожаный фартук, покрытый бурыми пятнами, о происхождении которых молодой инспектор предпочел не задумываться. Валантен представился, назвал свою должность и спросил, можно ли ему взглянуть на труп Люсьена Доверня. Служитель морга саркастически хмыкнул.
– А чего ж нет? – отозвался он скрипучим голосом. – Необычный для нас клиент. С этими благородными господами одна морока: они и после смерти своих привычек не оставляют, всё устраивают, понимаешь, приемы, как у себя в роскошных салонах.
– Что вы имеете в виду?
– Вы у нас нынче утром не первый гость. Один уже хлопочет над трупом. Семейного доктора, видите ли, прислали, чтобы привел парня в порядок после вскрытия.
Один за другим мужчины проследовали в темноту прихожей и зашагали по веренице коридоров, наполненных зловонием. По обеим сторонам были мрачные помещения, в дверных проемах виднелись мокрые, покрытые плесенью стены. Все здание полнилось несмолкаемым жужжанием, вокруг Валантена вились омерзительные жирные мухи. Другой живности не было видно, но то и дело из углов раздавались писк и шустрый топоток.
– Чертовы крысы! – проворчал провожатый Валантена, пнув кого-то ногой у стены. – Чувствуют себя здесь как дома!
Молодой полицейский отвел от лица руку с платком, которым прикрывался от жуткого запаха гнили и разложения:
– Вы не пробовали от них избавиться?
– Еще как пробовали – все бесполезно! Они научились обходить ловушки и не трогают отравленную приманку. Мы даже котов пытались на них натравить. И знаете что? Через пару дней крысы сами их сожрали!
Возле помещения, которое в точности напоминало бы тюремную камеру, если бы не открытая двустворчатая дверь, человек-цапля отступил в сторону, пропуская инспектора вперед.
Валантен вошел в эту камеру, выложенную до середины стен грязным кафелем. Источником освещения здесь служили два полуподвальных окна, через которые сеялся скудный сероватый свет. Сильно пахло карболкой. В центре стоял длинный мраморный стол, накрытый чистой простыней, под ней угадывались очертания неподвижного вытянутого тела.
