Валантен Верн, все с тем же невозмутимым видом, принялся методично избивать поверженного противника ногами и тростью, нанося удары по всему телу. Он действовал с полнейшим хладнокровием: красивое лицо оставалось безмятежным, как будто молодой человек не испытывал никаких эмоций.
Почти сразу сутенер перестал дергаться. С разбитых губ теперь срывались только слабые подвывания раненого зверя и едва различимые жалобные мольбы о пощаде. Молодой полицейский продолжал планомерное избиение еще несколько минут, затем опустился на колено рядом со своей жертвой. Взялся за окровавленное лицо руками в перчатках, развернул его к себе, провел пальцем по разбитому носу, который превратился в месиво из крови, соплей и фрагментов хряща, а потом наклонился еще ниже, почти к самому уху Гран-Жезю.
– Однажды, – прозвучал над ухом сутенера глубокий спокойный голос, – не сегодня, так завтра, через неделю, через месяц, через год – не важно, – может так случиться, что человеку, называющему себя Викарий, понадобятся твои услуги. И в тот день, когда он к тебе обратится, поверь на слово, в твоих же интересах будет незамедлительно мне об этом сообщить. Повторю: я инспектор Верн, Валантен Верн. Запомни это имя хорошенько.
Тем утром Валантен Верн ни свет ни заря вышел из дома номер двадцать один по улице Шерш-Миди – в этом многоквартирном доме ему принадлежали просторные апартаменты на четвертом этаже. Для двадцатитрехлетнего юноши, существующего на скромное жалованье полицейского инспектора, такое обиталище было слишком роскошным. Знай его коллеги, в каких хоромах он живет, наверняка обзавидовались бы, но Валантен был не из тех, кто легко сходится с людьми. За целый год, с тех пор как он получил должность в полицейской службе надзора за нравами, никому из коллег не удалось сблизиться с ним настолько, чтобы удостоиться приглашения в гости или хоть малой толики откровенности. В лучшем случае его игнорировали, в худшем – побаивались. А от откровенных проявлений враждебности Верна, несмотря на молодость, пока что надежно защищал неприступный вид и суровый нрав.
В это время года и в столь ранний час Париж, как всегда, был окутан промозглым туманом, словно коконом из подмокшей ваты. Молодой инспектор поежился и поднял воротник редингота. Затем он ускорил шаг, беспечно помахивая тростью, – таковая беспечность совершенно не вязалась с его мрачным расположением духа. Накануне вечером, покидая после рабочего дня Префектуру полиции, он, к своему величайшему удивлению, получил вызов к начальству, притом весьма неожиданный. Ему передали, что завтра спозаранку видеть его желает не кто-нибудь, а комиссар Жюль Фланшар, глава бригады «Сюрте» – службы безопасности и сыска.
Этого полицейского с весьма лестной репутацией Валантен знал в лицо, но до сих пор не имел случая с ним пообщаться. И вроде бы дела, которыми бригада Фланшара занималась, не имели к нему отношения. «Сюрте» была основана еще при Империи[9] бывшим каторжником Видоком для розыска уголовных преступников и проведения оперативных мероприятий в Париже. С 1827 года, после отставки шефа-основателя, начался процесс реорганизации бригады, и в кулуарах Префектуры уже пошли слухи, что она превратилась в тайную полицию, чья задача – выслеживать и обезвреживать политических врагов нового режима. Что общего мог иметь он, Валантен Верн, с такого рода деятельностью?
