Теперь точно не вспомнить, кому первому взбрела в голову эта сумасшедшая мысль. Но кто-то предположил, что снова началась осень. Только представьте себе: осень! Опять пришла тоскливая осень! Пора увядания вернулась сразу после ухода искрящейся красавицы-зимы. Это казалось чистым абсурдом, кошмарной бессмыслицей, нонсенсом. Но почки на продрогших деревьях так и не набухли, не распустились на голых кустах клейкие листья, земля не протянула к небу тонкие дрожащие пальцы молодой травы. Не вернулись из дальней дали говорливые птицы. Да и разочарованное солнце прекратило тщетные попытки греть сильнее, покинуло небосвод.
А главное, совсем не ощущался свойственный ранней розовощёкой весне запах, который быстрее и точнее всего возвещает о её приходе. Не чувствовалось в сыром прохладном воздухе того самого божественного, восхитительного аромата, который не поддается описанию словами ни на одном языке мира. Этот особенный воздух, посвежевший и помолодевший одновременно, можно вдохнуть, если в начале весны выйти из душного помещения на улицу с непокрытой головой. Но не было его в Городе, не было!
Всё так же барабанящие ливни сменялись вялыми снегопадами. Проходили злобные седовласые вьюги, и снова заряжали заунывные дожди. На два долгих месяца вернулась промозглая, безрадостная осень. Возможно, самая паршивая и отвратительная осень за весь период наблюдения за погодой. Это была жалкая осень без проблесков света и лучей надежды. Непричёсанная, полинялая осень без пёстрых красок листвы и ярких, манящих закатов. Глухонемая осень без прозрачных, а потому по-особенному праздничных, восторженных, коротких солнечных дней. Тех дней, когда, кажется, какой-то вдохновлённый художник самозабвенно пишет кистью хрустальные звуки.
Обнажённые сады и парки не устилал ковер облетевшей листвы. Рябины не полыхали, берёзы не желтели, клёны не пестрели яркой осенней палитрой. В этой серости и слякоти невозможно было задуматься, замечтаться, погрустить о чём-то дорогом и близком, отцветающем, навсегда покидающем бренный, суетный мир. Ведь на самом деле ничего не уходило, не покидало и не отцветало. Всё вокруг просто кисло противной банальной квашнёй, хлюпало и чавкало под ногами, мерцало в воздухе холодной капельной взвесью.
Лиричная и лукавая весна не явилась и через два месяца. Зачем она горожанам, которые изжили нежные чувства и прогнали пламенную любовь? Люди стали равнодушны и рациональны. Они подчинили трепещущее сердце стальному разуму, и разум победил взволнованное сердце. Целью стало размеренное, расписанное по шагам, запрограммированное существование. Лишившись богатства ощущений, люди перестали отличать своё убогое прозябание от полноценной, полнокровной жизни. Ведь только чувства не позволяют человеку уподобиться машине, шаг за шагом выполняющей заложенную в неё программу.
Развитие личности стало напоминать выполнение определённого набора миссий в современной компьютерной игре. При рождении ребёнка авторитетный консилиум создавал для него личную стратегию, определял уровень сложности и выдавал запас жизненной энергии. Дальше пошло-поехало: в одной руке мышка, в другой джойстик. Крути, верти, человечище, продвигайся вперёд, пробивайся наверх. Набирай нужные очки, штрафуйся, переходи с уровня на уровень с призовым бонусом – или откатывайся назад, если не можешь приспособиться и смириться с жестокой действительностью, не умеешь играть по её бескомпромиссным правилам, рассчитывать оптимальную стратегию боевых бизнес-действий.
