– Никаких проблем, – отвечаю я, стараясь звучать спокойно.
Мотор урчит, и мы выезжаем на трассу. Я включаю радио, чтобы заполнить тишину, и надеюсь, что музыка сможет отвлечь меня от ее присутствия.
Но это не помогает.
Вика начинает говорить и ее голос, ее бурлящая жизнерадостность завораживают меня. Она говорит о том, как оформляла витрину на работе и разрывалась между выбором украшений, о об их с Сергеем недавнем походе на выставку цветов и предстоящем Новом годе.
– А вы часто катаетесь на лыжах? – спрашивает она, глядя на меня с любопытством.
– Каждый год, – отвечаю, не отрывая взгляда от дороги. – Это наша с Сергеем новогодняя традиция, разве он не говорил?
– Нет, просто сказал, что вы хотите отметить праздник вне дома. Но это здорово! У нас в семье не было таких традиций. Мама всегда работала, а я… ну, я с детства привыкла быть сама по себе.
Я краем глаза замечаю, как она улыбается, но в ее улыбке есть что-то грустное.
– А теперь у тебя есть Сергей, – говорю я, пытаясь напомнить себе, что она – не моя.
– Да, – отвечает она, и ее голос становится счастливее. – Он, кстати, и вам не разрешает называть его Сережей?
– Никому, без исключений, – ухмыляюсь я. – А что, ты пыталась?
– Ага, – весело улыбается Вика. – Видели бы вы, как он надулся! Как ребенок.
Я качаю головой, представив себе эту картину. Мой сын был Сережей ровно до семи лет, пока не пошел в первый класс и не решил, что отныне он – Сергей. Естественно, я не воспринял ребенка всерьез, но он закатывал мне такие истерики, что в конце концов приучил называть его именно так, как хотел он, а не я. Упрямством он пошел в свою мать.
В какой-то момент тишина повисает в машине, и я чувствую, как напряжение между нами становится почти осязаемым.
– У вас, должно быть, потрясающие отношения с сыном, – говорит Вика через пару минут, снова начиная разговор.
– Мы через многое прошли вместе, – отвечаю я, стараясь не уходить в детали.
Она кивает, ее взгляд остается прикованным к пейзажу за окном.
– Это видно. Сергей часто говорит, как сильно вы его всегда поддерживали. Не все родители умеют выстраивать дружбу с ребенком, а вы сумели.
Я резко переключаю передачу, чтобы не дать себе увлечься воспоминаниями.
– Это нормально, – говорю я. – Каждый отец хочет лучшего для своего ребенка. Я был молодым отцом и воспитывал его один. Приходилось учиться на ходу и я в какой-то момент решил, что если буду обращаться с ним, как со взрослым, и буду доверять ему самому принимать решения, то мы будем лучше ладить.
– Мудрое решение, – говорит она, ее голос становится тише.
Мы проезжаем половину пути, и я понимаю, что разговоры становятся все сложнее. Чем больше она рассказывает о себе – о детстве, о матери, которая растила ее без отца, о своей любви к цветам, о том, как она мечтает открыть свой магазин, – тем больше я чувствую, как меня тянет к ней.
Она говорит так искренне, так увлеченно, что я не могу не улыбаться, слушая ее, но с каждым пройденным километром я также ненавижу себя все больше.
Ненавижу за то, что не могу перестать ее желать. За то, что каждое ее слово звучит, как соблазн, хотя она этого даже не осознает. Разве это реально – влюбляться в человека все сильнее даже просто из-за того, как он разговаривает?
Моя рука сжимает руль сильнее, чем нужно. Я ловлю ее взгляд, когда она поворачивается ко мне, чтобы задать очередной вопрос, и чувствую, как перехватывает дыхание.
