То есть... подпишет? Если придумаю что-нибудь вразумительное в качестве обоснования? Вот только — что? Мозг ни в какую не соглашается генерировать что-то умное, сколько я ни заставляю себя думать. Кроме разве того, что:
— Меня не устраивает ваша политика ведения дел.
Краем глаза отмечаю, как на его губах расцветает мрачная насмешка.
— И чем же конкретно она тебя не устраивает?
Мужская рука сжимает ручку, которая застывает над листом бумаги.
Значит, желает знать правду? Ну, ладно!
— Всем, — признаюсь на одном дыхании. — Я достаточно наслышана о вас, Игнат Алексеевич, чтобы понимать, что мы с вами никогда не сработаемся. Такой ответ вас устраивает? — наконец, позволяю себе вновь посмотреть ему в лицо.
И зря я это делаю, потому что Орлов заинтересованно приподнимает бровь. Ручка ложится на мое заявление — о ней он забывает, как и о бумажке, сосредотачивается исключительно на мне. Откидывается на спинку кресла, обманчиво расслабленно устраиваясь поудобнее.
— Так говоришь, словно я только что предложил тебе встать на колени и отсосать у меня, а ты ни разу не такая, — сообщает напоказ равнодушным тоном.
Я едва не задыхаюсь от возмущения и непроизвольно краснею от такого откровенного заявления. А может от того, что он, сам того не ведая, ткнул меня в мое же двуличие. Ведь будь я действительно не такой, той нашей совместной ночи никогда бы не произошло. Впрочем, той ночью Игнат со мной и не общался в такой манере. Наоборот, я в жизни больше не встречала в мужчинах того трепета и благородства по отношению ко мне, какое проявил он тогда. Ни до, ни после. Оттого его слова выглядят еще более обидными и оскорбительными. Настолько, что я, поддавшись силе этих эмоций, подаюсь вперед, упираясь в столешницу ладонями, и говорю то, чего прежде никогда бы не подумала озвучить вслух.
— Представьте себе, — произношу ядовито. — Совсем не такая. И даже ни разу еще никому не отсасывала. А теперь, когда мы все прояснили, подпишите уже мое заявление и разойдемся, как в море корабли. Надеюсь, навсегда, — пододвигаю лист с заявлением к нему ближе.
Вся его показная расслабленность испаряется в одночасье. Он резко поднимается со своего места и, как и я до этого, подается вперед, но упирается в стол кулаками. Выдыхает отрывисто. Теперь расстояния между нами настолько катастрофически мало, что каждое последующее слово я ощущаю, наряду с его дыханием.
— Не услышал в твоих словах отказа от самого предложения, — произносит Игнат вкрадчиво.
Я фактически заставляю себя оставаться пребывать в прежнем положении, хотя очень хочется не просто отшатнуться, а сбежать из кабинета прямо сейчас. И наплевать, как это будет выглядеть в его глазах, в расширенных зрачках которых я сейчас могу отчетливо рассмотреть саму себя. Слишком близко он. И слишком хорошая у меня память, решившая непонятно с чего сыграть со мной в опасную игру, подкинув несколько сцен прошлого, где мы вот также с ним… рядом. Дышим одним воздухом на двоих. И губы горят как от ожога, еще даже не прикасаясь друг к другу. Невольно облизываю их, с шумом втягивая в себя тот самый воздух. И все это вместо того, чтобы вдарить по его наглой роже и свалить как можно дальше! Точно дура! Как и та самая, чересчур хорошая память, которая все никак не желает затыкаться. Буквально прошивает насквозь, вместе с прикосновением его пальцев к моему подбородку и нижней губе.
