– Конечно, конечно, Викуля, иди. Буду как цербер, только не плачь, – шепчет Кира, гладя меня по плечу.
В кладовке я, наконец, даю волю чувствам. Слёзы текут без остановки, и я не пытаюсь их сдержать.
Знаю, надо просто выплакаться. Если тяжело – станет легче.
Так уже не раз случалось: я падала, но поднималась. Смеялась сквозь слёзы. И даже улыбалась, когда казалось, что сил больше нет. И всегда это помогало.
Через несколько минут глубоко вдыхаю, вытираю лицо, натягиваю улыбку и возвращаюсь на кухню.
–Кирочка, ты девчонка боевая, не правда ли? – обнимаю её за плечи, стараясь говорить бодро.
– Да, я такая! – она гордо выпрямляется, как солдат перед генералом.
– Сможешь кое-что сделать для меня? А в качестве благодарности – с меня два дня вкусных ужина!
– Да я без проблем, можно и без ужина. Сделаю для тебя, что нужно. Ты хорошая, и к тому же талантливый повар и кондитер. Ты успокоилась?
– Да, да, всё хорошо. Не переживай. Спасибо за поддержку, но всё-таки ужин с меня.
Достаю блокнот, вырываю один лист и быстро пишу несколько строк. Складываю его вместе с деньгами и протягиваю Кире:
– Отнеси ему это. Только просто отнеси и не разговаривай.
Она разворачивает записку, пробегает глазами и начинает тихо хихикать, прикрывая рот ладонью.
–Викуля, ты смелая! Я бы так не смогла! – шепчет, едва сдерживая смех. – Прямо сейчас исполню!
Наблюдаю из-за приоткрытой двери, как Кира с важным видом подходит к его столику.
Видно, как она изо всех сил старается сохранить серьёзное выражение лица. Губы в этот момент у неё поджаты, брови сведены, но глаза предательски блестят от сдерживаемого веселья.
– Вам передали, – чётко произносит она, кладя перед ним деньги и мою записку.
Глеб недоумённо хмурится, разворачивает листок. Читает. Его лицо сначала выражает полное непонимание, затем растерянность, и наконец возмущение.
Кира стоит рядом, буквально трясясь от сдерживаемого смеха.
Видно, как любопытство борется в ней с инстинктом самосохранения, она не уходит, а с интересом наблюдает за его реакцией.
Но всё-таки не выдерживает, разворачивается и убегает, прикрыв рот рукой.
Видя, что она всё сделала как нужно, отхожу от двери, которая выходит в зал, и удовлетворённо киваю.
Да, сейчас он наверняка взорвётся и начнёт орать.
Но с такими, как Глеб, по-другому нельзя. Таких, как он, надо опускать на землю. И желательно – плашмя, чтобы побольнее было!
ГЛЕБ
Ясно, не простила. Обиженку из себя корчит.
Честно, не думал, что она до сих пор носит в себе эти обиды.
Пять лет назад она сама пристала ко мне с допросом и просила сказать правду о наших отношениях.
И я сказал. Был предельно честен. Именно так, как она хотела.
Вика на тот момент мне действительно была не нужна. Мы повстречались, хорошо провели время, страсть угасла, всё, пора расставаться.
Разве это преступление, если тебе больше не нужна девушка?
Когда тебе двадцать четыре, кровь бурлит, хочется нового, яркого, каждый день.
А чего она, собственно, ждала? Вечной любви?
Да, расстались некрасиво. Но кто в этом виноват? Она же сама лезла с вопросами, требовала «откровенности». Получила.
Только обычно люди, в таких ситуациях потом, после стольких лет разлуки хотя бы притворяются цивилизованными. Случайно встретились – улыбнулись, кивнули, поболтали, разошлись.
Но нет, эта решила устроить трагедию. Надулась, хотя должна быть благодарна за то, что я не стал врать ради чьих-то удобных иллюзий.
