По факту он легко меня вычеркнул из жизни. Хотя… а была ли я когда-нибудь действительно частью жизни Романа Ворошилова?!
Наверное, нет.
Такие, как он, судя по всему, выбирают правильные кандидатуры на роль жены. Например, склочная и стервозная Тамара в его вкусе. Вернее, ее статус. Семья. Положение.
Про такие браки говорят: деньги к деньгам, а я… я никогда не была ровней для бизнесмена и олигарха Романа Ворошилова.
И пусть он в ту ночь мне шептал нежности, которые до сих пор помню… я была всего лишь его блажью. Не более.
Так получается. Как бы болезненно это ни звучало.
Это я выстроила волшебные замки… Но они оказались из песка, а песок… песок просто вытек из моих ладоней, и ничего не должно было остаться между мной и Ворошиловым.
Ни единой зацепки, ни одной ниточки, только вот…
Моя доченька прижимается ко мне, и я ощущаю ее нежную поддержку, а еще… теперь я точно осознаю, что у Мии глаза ее отца. Его взгляд. Такой же проникновенный и прошивающий насквозь…
– Все эта вот невоспитанная негодяйка! – голос Тамары начинает достигать самых верхних истерических ноток и заставляет меня опомниться.
Вновь смотрю на женщину, которая пытается выставить во всем виноватой меня, как вдруг Успенская заглядывает в сторону, и я понимаю, что ее лицо перекашивает, когда она на мою дочку смотрит.
– Вот эта дрянь малолетняя! Это она специально! Опрокинула на меня кофе! Чуть не ошпарила! Таких мелких гадин нужно наказывать со всей строгостью. Я вообще бы службу опеки подключила! Ребенок агрессивный! Явно там проблемы!
Тамара вовсе теряет человеческий облик для меня, когда делает шаг вперед, вытягивая руку, будто заносит ее, словно хочет ударить Мию!
– Не смей повышать голос на моего ребенка! – выдыхаю шипя, блокируя возможный удар, и цежу отчаянно: – Не смей даже пальцем трогать моего ребенка!
И только спустя мгновение я понимаю, что именно сейчас сказала, когда слышу немного обескураженный глубокий голос Ворошилова, который, глядя на меня, выдает с нажимом:
– Твоего… ребенка?!
Встречаюсь взглядом с глубокими глазами мужчины, которого однажды любила так сильно, что, казалось, дышала им.
Прикусываю губы, готовая воевать до последнего.
Пусть меня хоть на части рвут, мне неважно, но дочку в обиду не дам!
– Это все ты! Бестолочь! Увольте ее немедленно! А еще я требую штраф за испорченную одежду!
Голос Тамары действует будто пила, проходящаяся по моим и без того натянутым нервам. Но то, что происходит спустя мгновение… полностью меня обескураживает. Моя малышка выбегает вперед меня и, как маленький отчаянный воин, выпаливает:
– Плеклатите обижать мою маму!
Звонкий детский голосок буквально заставляет всех замолчать, а затем моя маленькая воительница упирает ручки в боки:
– Не тлогайте маму! – кричит моя Мия, и у меня сердце сжимается, когда ощущаю слезы и панику моей девочки. – Плохая тетя! Плохая! Мама не виновата!
Моя Мия топает ножкой, и ее хвостик гневно колышется, когда она толкает Тамару. Несильно. По-детски, но у меня кровь в жилах стынет, когда я понимаю, что госпожа Успенская перестала контролировать себя и сейчас буквально вцепится в мою малышку!
Готовлюсь броситься наперерез, спасая свою девочку, как вдруг слышу грозный рык Ворошилова:
– Хватит!
Этим голосом можно управлять армией на поле боя, не иначе. Будто свист и щелчок кнута – мы все замолкаем.
Пауза все длится, но Тамара, вероятно, долго держать язык за зубами не может. Она поднимает руки в каком-то молебном жесте и выговаривает с нажимом:
