— Я Глеб, — протянул он ладонь для пожатия.
Такие вот Глебы.
Скользнув по его руке взглядом, я чуть не дернулась. Воображение тотчас дорисовало, что эти ладони могли делать всего пару минут назад. Ох, сколько раз меня подначивали девчонки за это ханжество! Но не могла я иначе. К образу жизни Эви я кое-как приспособилась и научилась относиться философски. Но это совершенно точно не для меня. Отдаваясь Полю Киферу и только ему, я любила до самоотречения. В этом не было ни грязи, ни выбора. Я просто не могла иначе. А тут совсем другая картинка.
— Простите, — выдохнула я и, скрывая облегчение, многозначительно подняла мокрые от воды ладони. — Дияра.
— Дияра? Какое необычное имя.
Щелчок — и у меня в голове тотчас застучали совсем другие слова и другой голос.
— Дияра. Диляра.
— Персидское.
— «Всеобщая любимица». Неожиданно точная твоя характеристика.
— Откуда вам известно значение моего имени?
— На юге Франции непозволительно много переселенцев арабского происхождения.
Тряхнув головой, я в очередной раз волевым усилием изгнала из нее Кифера. Кифера, который продолжал меня мучить своей страстью спустя два года.
— По-моему, вас ждет Эви, — напомнила я Глебу.
— Да, конечно. Еще раз извините.
Но он не ушел, а потянулся за стаканом. Я вернулась к раковине, продолжая подозрительно коситься в сторону парня. Тот выпил воды, неловко передал мне стакан, дополнив и без того внушающую ужас гору посуды, улыбнулся и вышел в коридор. А я тяжело оперлась о раковину, закусив губу. Дело было не в Глебе. Дело было в Кифере, воспоминания о котором засасывали меня, как зыбучие пески.
41 — 01.2018
В театр меня привел руководитель труппы Савельев Анатолий Романович. Он разглядел меня еще во время учебы и сразу потребовал у Шадрина попробовать научить хореографии сольной партии. Не ведущей, конечно, но это, поверьте, огромная ответственность. Запасных держат всегда, чтобы в случае травмы прямо во время спектакля было кем подменить солистку.
Балетмейстер по обыкновению фыркал и плевался: «Где это видано, чтобы какую-то ученицу балетной школы — и в солистки, минуя кордебалет». Однако спорить с Савельевым он не решился и сделал, как велено. И вдруг… у той самой солистки, которой стала дублершей, случилась очень сложная беременность. Ее положили в стационар, а на сцене осталась… я. Итого в кордебалете я не пробыла ни дня. В смысле, до того, как переехала в Москву. Теперь-то, конечно, с лихвой наверстала.
Спустя месяцы Шадрин возомнил, что это он разглядел звезду, но я прекрасно помнила, как мне было стыдно после его первых выпадов в мою сторону. Не он стал моим благодетелем — Савельев. Человек спокойный и даже по-своему равнодушный, но являвшийся настоящим сердцем труппы. Он вел со мной себя так же отстраненно, как и со всеми. И тем не менее только от него я ни разу не слышала злого слова, даже после сорванной «Эсмеральды».
Видели мы этого мужчину не так уж и часто, ибо он, как правило, занимался вопросами другого порядка, но за день до просмотров у Кифера мы с Анатолием Романовичем столкнулись у служебки.
— Удачи тебе завтра, Дияра, — скупо улыбнулся он. — Мне кажется, из тебя выйдет прекрасная «Эсмеральда».
Толкнул дверь и вышел из театра. А я стояла как громом пораженная.
— Спасибо огромное, — прошептала, внезапно почувствовав себя совершенно особенной.
Помимо прочего, Савельев относился к числу людей, которые не считали нужным лгать в угоду кому-то или чему-то. Его похвала вознесла меня на небеса. Буквально.
