Я смотрела в спокойные, ясные, чистые глаза старшего лейтенанта – и не верила своим ушам.
– Что, удивляешься? – усмехнулся он. – А вот у нас недавно был почти такой же случай…
Он начал что-то рассказывать мне о каких-то хулиганах-наркоманах, убивших прохожего ни за что ни про что. Просто они от полноты чувств пнули ногой щенка, а нехороший дяденька взял да и сделал им замечание. Как же можно было стерпеть такое?! Чувство благородного негодования захлестнуло умы подростков, и что бы вы думали? Они забили дядечку ногами. До смерти. Самому старшему из них было всего шестнадцать лет… Жуть, согласилась я. Вот так и подумаешь в другой раз, делать ли замечания распоясавшимся хулиганам? Но у нас-то несколько иной случай все же. Говоров не делал никому никаких замечаний, он вообще не вступал ни с кем в конфликт, а просто так взять да и поджечь гараж, да нет, не просто гараж – человека в гараже… Нет, что-то не верится мне, что это сделали обыкновенные хулиганы. Но мой собеседник был неумолим, он с упорством продолжал доказывать мне случайность этого преступления.
– Хорошо, – я сделала вид, что согласилась с его доводами, – допустим, это сделали простые хулиганы. Ты ищешь их?
– А ты как думала?! Ищем, разумеется…
Тут мне в голову пришла светлая мысль:
– Ну, отпечатки-то на двери гаража, надеюсь, обнаружили?
Следователь посмотрел на меня долгим изучающим взглядом.
– Не наде-е-ейся, – ответил наконец мой оппонент, до крайности растянув слово «надейся», отчего меня даже покоробило. – Никаких отпечатков! Замок, дверь – все чистое.
Я усмехнулась:
– И ты еще будешь меня уверять, что это «обыкновенные хулиганы»?
Вадим удивленно вскинул брови.
– Если действительно это сделали хулиганы, – объяснила я, – то, согласись, взбесились они спонтанно и никаких перчаток с собой на дело не должны были брать. Тогда у вас должны быть отпечатки их пальчиков, а таковых нет!
– А они их стерли! – заверил меня следователь.
– Ты это своими глазами видел? Что написано в заключении эксперта? Есть на ручке двери ворсинки ткани?
Вадим задумчиво пожевал губами:
– Ка-ажется, не-ет…
– Значит, никто ничего не стирал. Преступник был в резиновых перчатках.
– Ты это сама видела? – съехидничал мой оппонент.
– Считай, что так и было. А вообще, если хочешь, могу поспорить.
– На что?
– Если окажется, что на двери нет ворсинок ткани, ты даешь мне почитать материалы дела. Ну, как?
Ложкин снова пожевал губами, откусил кусочек пирожного.
– Надо подумать, – ответил он несколько недовольным тоном.
И тут я увидела, как в зале появилась Светлана. Я узнала ее сразу, она была очень похожа на свои фотографии, которые показывала мне ее свекровь, Вероника Станиславовна. Парочку снимков я прихватила с собой домой.
Света вошла в зал походкой деловой женщины. Она была одета в строгий голубой костюм из легкой летней ткани, в руках держала белую сумку в цвет белым туфлям на высоком каблуке. Прическа мадам Говоровой просто кричала о том, что ее только что сотворил мастер-кутюрье в дорогом салоне, украшения – серьги и бусы из камня синего цвета – как нельзя лучше гармонировали с голубой тканью костюма. Окинув зал быстрым цепким взглядом, Света прищурилась, небрежно кивнула бармену и, развернувшись, скрылась в небольшом холле, отделявшем обеденный зал от входа.
– Видала? – спросил меня Вадим. – Новая хозяйка!
– Да, новая метла… Хорошо бы поговорить с ней.
