Толкаю Таньку, не так сильно, чтобы сдвинуть с места, но ей этого достаточно, чтобы понять мой настрой.
Хватаюсь за ручку, теперь уже назад дороги нет.
- Подумай...
Маленькая коптерка, гримерка, наверное. Горит один светильник на стене, видно плоховато. Но этого освещения достаточно, чтобы все понять.
Тахта. На ней лежит Женька, рубашка на распашку. На нем сидит Верка...
Она поворачивается ко мне, улыбается, но улыбка больше похожа на оскал. А потом целует Женьку. Уже не моего...Женьку.
- Извращенцы, - кидает Танька. И бросается за мной. Бегу со всех ног. Сбрасываю пиджак Алышева. Не могу больше ощущать на себе его запах.
- Эй, чокнутая, - Пашка машет рукой. - Может, теперь извинишься, я тебе ни капли не соврал. Хочешь, я тебя утешу. И удовольствие получишь. И Алому отомстишь.
Тошнит от всей грязи вокруг. Если бы можно было провалиться под землю, я бы сейчас это сделала.
Выбегаю из клуба. На ступеньках поскальзываюсь, едва не падаю. Снова спасает Танька. Но и ее присутствие сейчас лишнее.
- Отстань от меня, - разуваюсь, бегу босиком.
Машины сигналят, что-то кричат в окно. Водителям странно видеть босоногую девушку в нарядном платье в конце октября.
Колет в боку, во рту пересохло, дышать не могу - в легких горит. Холода совсем не ощущаю, наоборот.
Останавливаюсь, сажусь на корточки. Громко дышу.
- Господи, ну где я в жизни так накосячила, что меня вот так судьба наказала, - кричу во весь голос.
- У вас все нормально, - какая-то пожилая пара обращает на меня внимание. - Милицию или скорую нужно вызвать?
- Ничего мне не надо.
Поднимаю голову, смотрю на свет от фонаря. Как мелкие мошки кружат снежинки. Снежинки в конце октября.
Сил нет, доползаю до общаги. По дороге кто-то снимает меня на телефон, а мне теперь без разницы. Мою жизнь растоптали, изрезали мое сердце самыми острыми ножами.
- Богатырева, что с тобой. А ну иди сюда, - Клавдия Семеновна , наша комендантша, выскочила из своей будки. - Что с тобой случилось.
Обнюхивает меня, трогает за плечи, приподнимает юбку, чтобы видны были колени.
- Ты цела? Что случилось? С насильничали?
Вообще “Клаву” недолюбливает вся общага. Строгая, держит дисциплину в ежовых рукавицах. А сейчас это какой-то другой человек. Она накрывает меня шалью.
- Меня внутренне убили. Клавдия Семеновна, разве можно предать человека, которого любишь. Разве можно, вот так?
- Яна, ты из смазливого этого убиваешься? Из-за Алышева, что ли? Да на нем же клейма негде ставить, под каждой юбкой, подлец, побывал. Знаю, как больно. Знаю, милая. Бегом в комнату, чай и под одеяло. Следом заходит Танька, видимо, за мной всю дорогу бежала.
- Клавдия Семеновна, она не пьяная, не обкуренная. Честно, - чеканит подруга.
- Да вижу, Смирницкая, что я дура по-твоему? Бегом греть подругу, а то воспаление легких заработает. Или менингит.
- Менингит - инфекционное заболевание, - Танька решает поспорить.
- Иди уже, медик-недоучка. Рассказывать она мне будет, что и откуда берется.
Танька берет меня под руку, а у меня уже нет сил сопротивляться.
- Отменить к чертовой матери эти дни факультета. Каждый год одно и то же, каждый год. Мозги у них еще не проклюнулись, а все уже выросло. Потом дети детей рожают. Это я не про тебя, - Гладит меня по плечу. - До тебя тоже такая девочка хорошая была, влюбилась. А потом все, учебу бросила, с пеленками теперь сидит. И еще пару лет назад такое было. Говорю же, каждый год одно и то же.
