Куцая джинсовка распахнута. Сиськи маленькие как я люблю.
Ну нах. В баню!
Не до траха щас. Хотя можно было бы часок скоротать.
И тут она спрыгивает, мелькнув-таки чем-то белым между ног, и подходит ко мне.
– Можешь сфоткать?
И глазки тупит в землю. Я-то взглядом сразу ныряю в вырез. Без лифчика. Стесняшка, твою мать! Сиськи острые натягивают ткань сарафана. Какого цвета у нее соски? Розовые или коричневые?
– Ну давай, – зло говорю я, бесясь на оживающий член. Иначе она так и будет крутить передо мной круглой задницей. Я, блядь, уверен, что это все – для меня спектакль. Но я Маське с утра обещал не грубить никому до обеда.
Она опять забирается на проклятый парапет: за ним спуск на проспект, и все там любят фотаться, типа ка на фоне неба. Срань. Приходится оторвать зад от лавки.
– Готов? – повертевшись, спрашивает коза.
– Угу, – чувствую себя как сраный сталкер с объективом на максимальное увеличение, потому что мне внезапно нравится смотреть на нее в экран. Изврат.
Я прицеливаюсь, а эта коза делает какую-то балетную хрень и застывает в такой позе, что меня прошибает холодный пот. Это какой же талант для койки. Разом представляю, как можно ее стоя, задрав ее ногу на плечо.
Щелкаю и жду, что сейчас заигрывать будет. Вопросики посыплются: «А где я лучше вышла?» … Тут-то я и предложу ей фотосессию на заднем сиденье моего порша.
А эта коза телефончик забрала, поблагодарила и почесала куда-то, разговаривая по мобиле с подругой: «А он че? Угу, а ты че? Да ладно!».
И юбка эта туда-сюда, подол заносит вправо-влево, а не вверх.
А я так и не понял: мне показалась, что трусы белые, или нет?
Задница огонь. Бомба!
Очнулся, когда она завернула за угол. Оказывается, я за ней квартал топал. Дебил.
Тогда и надо было забить, блядь, тревогу.
Врубить сирены, ныкаться в укрытие, бежать от этой гадины.
Нет. Я вперся. По полной.
Хватило еще одной встречи уже в универе, чтобы я пошел напролом.
Придурок.
Она меня так торкала, что клеммы замыкало. Мозг решал лишь задачи, связанные с Ингой Воловецкой. Стоило с ней пересечься, и мой перископ смотрел только в ее сторону.
Было сразу понятно, что это пизда, товарищи. Всем, кроме меня.
Рэм первый прочухал, куда все катится.
– Демон, я задрался торчать на парах романтиков, на хуя мне эта филология? Девки тут унылые, препод лопочет на хер пойми каком… Пошли на маркетинг, хоть Маську посмешим.
– Вали, – лениво отправляю его, даже не собираясь покидать поточную чужого факультета, – мне и тут неплохо.
– Ты из-за чернявой тут яйца высиживаешь? Да она от тебя шарахается и правильно делает, – ржет он. – Чует, что одно неверное движение, и на твоем члене очутится.
– И чем плохо? На этом факультете ее вообще до диплома может никто не трахнуть. Тут не парни, а мамины пирожочки. Хор, блядь, мальчиков-кастратов. А так, будет что вспомнить в студенческой жизни. Уж я постараюсь.
Шпарю бодро, а у самого сердце намахивает, бухает молотом в ребра, когда смотрю, как она вертится, хихикает с какой-то овцой рядом. Тоннельный, сука, синдром. Вижу только ее.
Карандашом пучок закрепляет.
И, пиздец, меня выносит, когда один из этих ушлепков, сидящих за ней, не выдерживает и вытаскивает этот карандаш у нее из волос. И они, блядь, черной лавиной, захлестывающей мое не менее черное сердце, растекаются по спине, выплескиваются на заднюю парту. Хорошо, что я далеко. У меня сейчас в голове такие картины с участием обнаженки и ее волос... Рядом не сдержусь.
