Ольга не одобряла выбор младшей сестры, даже не приехала на свадьбу. Она, будучи на тринадцать лет старше, видела в браке Дарьи и Ивана пустое баловство.
Погуляет он с тобой и бросит, вот увидишь, – говорила она с укором. – Мужем он тебе не может быть хорошим, что понимает этот мальчишка в нашей тяжёлой жизни? Тем более, что баб сейчас после войны намного больше, чем мужиков. Уйдёт к молоденькой – и ты останешься одна. Не ты первая и не ты последняя. Вот так!
Ольга тараторила без устали и вовсе не собиралась доказывать свои слова. Она строчила, словно из пулемёта, упрёки в адрес мужа сестры, всего его рода, вспомнила даже историю его матери Пелагеи и старшего её деверя. А потом перешла и на самый главный, очевидно, самый важный для неё и свежий пример.
Вот ты думаешь, что твой дяденька Мишка случайно сегодня с пьяных глаз поднялся со стаканом? Нет, неспроста. Они, Елины, и раньше отца не любили. Помню, была у них какая-то стычка. Приходил дед твоего, хромой хрыч, разбирался с батей нашим. Отец наш на них был обижен, – помню, говорил, что перепутали они сами своё поле, вспахали моё, ещё меня и обвиняли, зачем, мол, я столб вытащил из межи, – там, говорят, столб стоял, мало ли чего и где стояло, кому-то нужно было – вот и свалили столб, я лично ни к какому столбу не притрагивался. И не надо было по столбу запоминать своё поле-то. А они не верили отцу. Мы, говорят, узнали, Силантий, что это ты сделал, вспаши наше поле или дай свою лошадь, мы вспашем. Отец и лошадь не дал и сам не стал пахать. Сказал – я вас не просил трогать мою землю и не договаривался с вами, сами ошиблись, сами и исправляйте свою ошибочку. Так за эти слова нашего отца все Елины не любили. А ты вот взяла – да за ихнего шпанёнка и замуж вышла! Где твоя голова была? Бросят они тебя, Дашка, сама лучше бросай его первая, пока детки не пошли. Потом-то с елинскими то поросятами тебя никто замуж не возьмёт!..
Дарье слушать и не взорваться требовалось большое терпение. Она, отягощённая печалью по отцовской смерти, рассчитывала на какое-то понимание и поддержку со стороны сестёр. А тут вот уже и думать об этом не представлялось возможным. Поэтому в конце концов не выдержала и, глянув на улицу в окно, объявила:
– Ольга, давай собирайся. Вон твой муж уже и лошадь запряг. Собирайся, а то далеко вам чесать, не успеете дотемна. Я с моими делами тут сама управлюсь. И с любовью своей разберусь, не беспокойся.
В это время в избу через окно глянула, ища глазами Ольгу, и средняя сестра Маруся. Она помахала рукой, мол, пора, лошадь готова. Не прощаясь с сестрой, Ольга поднялась с лавки, продолжая бормотать под нос, отчитывая младшую Крюкову. Когда за старшей закрылась дверь, Дарья встала у окна и стала наблюдать, как сёстры с мужьями устраиваются на подводе. Минуту постояв так, вдруг вспомнив что-то, она быстро шагнула в другую половину дома и, собрав со столов немного съестных припасов, сложила их в чистое полотенце и выбежала во двор. Подвода с сёстрами и зятьями уже тронулась. Дарья окликнула их, и они остановились. Все, кроме Ольги, смотрели в её сторону. Когда она, добежав, протянула узелок, Маруся схватила почти на лету, поблагодарила, одновременно наказывая сестре посещать могилу отца. Дарья кивнула – стоит ли разговора, без того знаю, и долго махала рукой, пока подвода не спустилась с деревенской горы вниз, в долину маленькой речки…
