И начались в небольшой деревне события, которые никогда там прежде не происходили, и о которых люди даже подумать не могли, что они могут произойти в их всегда спокойной деревушке. Всех, кто не пожелал вступать в колхоз, объявили кулаками и стали уничтожать, хотя они никого не убили, не зарезали, не ограбили на большой дороге. Забирали всё, что они своим тяжёлым трудом нажили: и живность, и дом, и домашний скарб, даже одежду, в том числе старую и рваную, и со всей семьёй отправляли этакого кулака далеко от родных мест на восток, в Сибирь.
Вот и разделилась небольшая деревня на два лагеря – на кулаков и членов колхоза. И оба эти лагеря вели между собой настоящую войну, только что не на открытом поле шли друг на друга две армии, только что не палили из пушек и не пускали друг против друга конницы.
Здесь шла война по-другому, более изощрённо, ещё гнуснее, ещё безжалостнее и несправедливее, чем настоящая открытая война между двумя воюющими сторонами. Если честно признаться, богатой в деревне Наумово была только одна семья – Никиты Шишкина, из здешних крестьян. Дед Никиты, из здешних крестьян, ещё тридцать лет тому назад выбился в люди, выкупил у разорившегося здешнего помещика часть земельных угодий, в том числе пашенные поля, покосные луга и лесные дачи вблизи деревни Наумово. Кое-какие постройки у него находились и в городе Александрове. Кое-кто из деревенских иногда мог наняться у Никиты и работать на сезонных работах в полевом хозяйстве, на покосе или в лесу. Многим он давал хоть небольшой, но заработок. Однако в восемнадцатом году, когда организовывали комбеды, Никита вместе с его семьёй, жившей в городе, куда-то пропал. Прошло несколько слухов. Одни говорили, что Никиту расстреляли ночью в городской бане у реки, где в то время пустили в расход несколько помещиков. Слух прошёл от работниц, мывших там полы и не удержавших язык за зубами. По другим слухам, уже менее вероятным, Никита с семьёй дёрнул за границу или был сослан в Сибирь.
Ну, с Никитой в этой большевистской кутерьме понятно. Всех эксплуататоров ликвидировали, это ясно. А что тогда сказать о семерых наумовских мужиках, нормальных русских мужиках, которые никогда не нанимали батраков, а вместе со своими семьями от зари до зари трудились на поле, на своих скотных дворах и пастбищах, которые даже в лес на вырубку леса ходили вместе с малыми детьми, уже умеющими держать в руках и тянуть на себя пилу? Вот то-то и оно! В число раскулаченных попал и дядя нашего Ивана, Михаил, который прежде не считался в деревне богатым. Даже, было, письмо Ленину подписал вместе со многими бедняками по совету красноармейца и коммуниста Алексея Бутурина. Алексей же теперь стал председателем нового колхоза имени Свердлова. У Михаила в хозяйстве насчитывалось четыре коровы, три лошади, двадцать хвостов овец. Двор свой он обнёс высоким дощатым забором, за которым под навесом стояли и телега, и выездная двуколка и железный плуг, и бороны. Кроме того, земли у Михаила Елина вместе с покосами считалось пять десятин. Откуда оказалось столько? Старший брат после переезда в город Кольчугино продал младшему почти за бесценок свой надел, ещё чуть больше десятины принадлежали зятьям Михаила, которые жили в большом доме Ел иных, где родился Ванька. Правда, когда он родился, дом не был такой большой, но когда дочери повзрослели, стали невестами и вышли замуж, семья стала количеством побольше. Тогда Михаил добавил к существующему строению ещё столько же, поставил просторный хлев для скота, новую баню, да и навесами двор обеспечил. Так что вот это богатство, своими руками устроенное, приходилось на шестеро работников, членов семейства.
