Читать онлайн Виктор Точинов - Царь живых

Предлагаемая книга написана на основе материалов, хранившихся на трех дискетах, принадлежавших покойному моему соседу по даче – подполковнику ****ву. Использование информации с дискет по полному усмотрению автора настоящих строк и отсутствие на титульном листе фамилии ****ва соответствует последней воле -покойного и согласовано с его вдовой.

Считаю необходимым сказать несколько слов о своем соавторе.

Подполковник, насколько мне, человеку от армии далекому, известно – звание особое. Приставка “под-”, похоже, порождает у носящих на погонах две звезды чувство некоей неполноценности, переходящей в жажду как-то самоутвердиться и самовыразиться. Если же становится ясно, что подполковничья ушанка никогда не смениться полковничьей папахой на лысеющей голове своего владельца – упомянутая жажда может принять самые необычные формы.

Может – но обычно не принимает, заливаемая и утоляемая спиртными напитками в трудно представимых для гражданского человека количествах. Но ****в был подполковником необычным, можно сказать уникальным – совершенно не употреблявшим алкоголь и никотин. По-моему, этот странный факт был как-то связан с происхождением ****ва из семьи со старообрядческими традициями – семьи, полностью утратившей веру, но сохранившей некоторые привычки (вернее, в данном случае, – отсутствие оных).

И – утолять жажду самовыражения подполковнику пришлось за клавиатурой раритетного 286-го компьютера. Результатом явилась незаконченная, но неимоверно раздутая рукопись объемом около тридцати пяти авторских листов. Очевидно, весьма далекому от литературы ****ву опус сей представлялся романом. Однако написан он был в форме растянутой до бесконечности лекции, читаемой неким преподавателем неким “господам кадетам”. (Насколько мне известно, преподаванием в возрождаемых ныне кадетских корпусах ****в никогда не занимался.)

Не имея ничего против людей в погонах, я признаю их необходимость – разумеется, при условии полной открытости военного ведомства и неусыпного контроля над ним демократической общественности. Поэтому безжалостное урезание мною из не лишенной занимательности истории многочисленных казарменных баек и тупых солдафонских шуточек никакой антиармейской направленности не несет – все эти не имеющие литературной ценности плоды военной мысли затрудняли восприятие похороненного под ними рассказа подполковника ****ва.

Также мною изменена форма примечаний, неизменно начинавшихся словами “Даю вводную…”, “Довожу…”, “Информирую…”. Удалены чрезмерно перегружающие текст местоимения “я”, обращения “господа кадеты” и постоянные упоминания о звучащей трубе. Сокращена примерно в пять раз эротическая сцена в третьей части, переходящая за грань откровенной порнографии. И – убран подзаголовок “Поэма о Воинах” – явно претенциозный и необоснованно ставящий прозаический текст подполковника ****ва на один уровень с бессмертной поэмой Гоголя.

В остальном – текст подполковника оставлен без изменений и только ****в ответственен за все ошибки, неточности и искажения фактов на нижеследующих страницах.

Соавтор.

Алене – к которой хочется возвращаться.

Андрею – стоящему в том же строю.

Всем Воинам – павшим и нет.

Павшим – в первую очередь.

При Петрищенке это было, да…

В каком году? Э-э, милай, у нас года все друг на дружку похожие… У нас года-то ведь как считают? До войны да после войны, при Сухареве да при Петрищенке… Но не так давно было.

Парень тут у нас жил, Санька Сорин. Не сильно молодой, лет тридцать ему было, когда это стряслось… Но неженатый. По Машке все сох, дочке бухгалтерской – у нас, в Парме, познакомились, на танцульках. У Саньки тетка тут жила, гостил… А Маша-то девка с разбором, опять же учиться хотела, столиц повидать – ей муж с города нужон был, а не мазута с буксира… Но Санька на нее запал – страсть. За сорок верст к ней гонялся, из Усть-Кулома. Ну да ему-то проще – речник, хоть раз в неделю, да мимо плывет… Тогда поселки-то в верховьях еще живы были, много по Кулому плавали… А сейчас… Но ладно, я про другое рассказать-то хотел.

Началось все, как пароходство на…нулось. Да нет, пароходы не потонули… При-ва-ти-зи-ро-ва-ли. За ваучеры,… Чубайса… через… и обратно…

Ну и все, отплавались… По Кулому, в смысле… По Печоре-то ничего, там и грузов, и людей хватает, а у нас угол медвежий, к верховой какой деревушке горючки-то сожжешь – а там один пассажир да сумка с письмами. Невыгодно.

Короче, из тех посудин, что в Усть-Куломе числились – какие на Ижму перегнали, какие на Усу. А самое старье, рухлядь списанную – распродали по дешевке. Плавайте сами, как знаете. Две “Зари” водометных – те хоть на ходу были – леспромхоз взял, работяг возить на дальние участки. Райкопторг бывший тоже кое-что прибрал, что как-то плавало…

Ну Санька и купил корыто, самое завалящее, на берегу два года ржавевшее… Подзанял и купил. Катер восьмиместный, “Тайга”. Намаялся с ним – страсть… Старый, дрявый, что можно – свинчено… А что нельзя – с мясом выдрано.

Долго Санька возился – все своими руками, по винтику, по гаечке… Но сделал – игрушка! Покрасил – сверкает, белый с синим, а на бортах, буквами большими красными: “МАША”. Название, значит. Раньше-то только номер посудине полагался…

И первым делом – к нам. То есть к Машке, понятно. Я так думаю, показать – что он теперь не футы-нуты… Предприниматель. Капитан. Судовладелец. И будущее впереди имеет…

Не знаю, до чего они дотолковались тем вечером, врать не буду… Но замуж она за него не пошла… Может от ворот поворот дала, может подождать-подумать просила… Не знаю.

А утром Санька на берег выходит, глядь – катер какая-то падла изгадила. Не то чтоб сильно, но… неприятно очень. Короче, намалевали на борту, после МАША, черной краской – ЦЕЛКА. Такими же буквами здоровенными. На другом – то же самое. С намеком, значит. Дескать, не обломится. И наши-то парнишки за ней бегали, ну и подстарались ночью…

Ух, он вскипел! Да пойди, найди… Всем по списку морду не набьешь. Выпросил скорей краски белой баночку, замазал. Только вот черные буквы все равно проступали, особливо если чуть подальше отойти. Так и отплавал первый рейс на “МАШЕ-ЦЕЛКЕ”…

Потом, ясное дело, отскоблил до металла, заново выкрасил – но название прикипело. Намертво. Так и говорили:

«На чем в город-то едешь?»

«Да на “Целке”…»

За глаза, понятно. Так-то Саньку уважали. Да и цены не ломил, как другие… Думаю, не получилось бы все равно из него буржуя, не тот человек был…

Но это все присказка, запевка…

Ты давай, наливай, не стесняйся. Под рыбку… Рыба-то, она посуху не ходит… И-эх, хороша… Научились в городе водку делать, раньше-то такой сучок воркутинского разлива к нам завозили…

А Санька-то? Санька…

На другое лето было… Рыбалили мы с друганами на Синей Курье – это верст тридцать выше. Место укромное – чир, сижок попадается, да и лососка с моря порой доходит… Нут’ты сказал… Чир – это рыба такая, темнота ты столичная… Заверну с собой пару малосольных – пальчики оближешь.

Ну, короче, поставили сети, сидим на берегу, поглядываем… Рыбнадзор туда редко суется, но все же… День сидим, другой, рыбу солим.

Вдруг: стрекочет по реке. Снизу. Что за гости? А это “Маша-Целка” против течения идет. Рисковый был парень Санька. И фартовый – там чуть ниже по реке перекат, Ольгин Крест. Летом – непроходимый. Камни как клыки торчат. А которые не торчат – те еще хуже. Мы и то дюральки берегом, бечевой протащили… А то не днище вспорешь, так шпонку с винта срубишь всенепременно… Но Санька – проскочил. На “Тайге”! Как? – сам до сих пор удивляюсь…

Ну, пальнули в воздух, машем – причаливай, дескать. Саньке завсегда рады – рыбки с собой дать, разузнать, что на реке творится…

Причалил. С ним четверо, городские. Эск-пи-ди-ция. В Усть-Куломе Саньку наняли. Да нет, не геологи… Кончились у нас геологи, давно не шляются… А как эти обозвались – не помню. Что-то мудреное…

Один пожилой, типа профессор. Нет, профессором они его не звали, все по имени-отчеству, но глянешь – натуральный профессор. Очки, борода, трубка – все как положено. Двое других, мужик с бабой, при нем как бы… и не то чтоб просто к нему с уважением – поддакивают да в рот заглядывают.

А четвертая… Я сперва подумал, не с ними, не с профессором. Решил, грешным делом, что отсох Санька наконец от Машки, порадовался за него было – вон какую кралю отхватил… Э-э-эх…

Ан нет, тоже в эск-пи-ди-ции. Сколько прошло, а как живая перед глазами… Молодая, лет двадцать… Блондинка… Нет, ты пойми, не белобрысая – блондинка! Как… ну я не знаю, как… Э, не сказать… Видеть надо. И глаза – синие. Много я глаз у людей видел, всех цветов, и голубых тоже… Но таких…

Я и тогда не молоденький был, но, знаешь, что-то внутри ворохнулось… А Санька… не знаю… так на нее глядел. Да нет, не влюбленно. А словно… Как будто что-то видит он в ней, другим незаметное. Видит – и понять не может – что… Или поверить…

Даже имя ее я запомнил, остальные-то из головы вылетели. Странное имя, редкое – Адель…

Знаешь, я только потом понял, что меня так в ней зацепило. Яркая! Ну, как… Вот, если в ящике цвета перекрутить лишку, то люди на экране не совсем как в жизни, а… В общем, такая и была… И волосы, и глаза… одежда тоже… Ну хорошо, волосы, понимаю, и покрасить можно… А глаза? Окстись, какие на хрен линзы… Говорю тебе – натуральные глаза, синие…

Ну ладно, вылезли они, потолковали с нами… Дело к вечеру, решили дальше не трогаться, все равно Санек хотел через полчаса место для ночевки приискивать…

Как положено – костер, уха, водочка. Профессор не крепкий попался – разомлел, понесло… Лапши навешал – ларек макаронный открывать можно. Будто в верховьях Кулома, чуть вдаль от берега, деревня есть нежилая. Староверы жили, кержаки. Сектанты. Не знаю, никогда про такую не слышал… Если и была, видать, давно слишком все повымерли.

Ну а они туда добираются, чтобы… Не знаю, долго он распинался, но я тогда поддавши был, мало что запомнил… Помню, говорил профессор, что секта та была маленькая, только в той деревушке и жили… И верили они в… черт, во что-то такое странное они верили… Не помню, и потом, через неделю, вспомнить не мог… Как обрезало… Но что-то профессор там найти интересное рассчитывал, что от кержаков осталось… И для науки своей крайне важное…

А девушка эта, Адель… Сидела, молчала. Улыбалась рассказу профессорскому… Так улыбалась, что я сразу догадался, в чем тут дело. Тогда считал, что догадался…

Э-э, смекаю, брат профессор, знаем мы твою науку… По красным углам решил пошариться, иконками разжиться… У кержаков-то их много бывает, и старинных, иные староверы новых, после Петра писаных, и не признают вовсе… Хер ты, а не профессор, думаю, даром что в очках и с бородою… Пьян я был под конец сильно.

Ну, утром – уплыли. Те трое так в каюте и дрыхли, Санька – у штурвала… А девушка, Адель – на корме стоит. Волосы ветерок треплет; увидела, что я на берег вышел – махнула мне… Даже не махнула – вот так вот рукой сделала… Не знаешь, что у городских жест такой значит? Вот, и никто не знает… Не то перекрестила по-странному, не то… Может, тоже из староверов была?

А я, как дурак, на берегу стою, вслед ей смотрю… В немалых ведь годах уже был, а как мальчишка тогда одеревенел…

Знать бы, как все повернется… схватил бы карабин – и с ними… Э-э-эх…