Царство и священство - страница 57

«личной этики». А с философской точки зрения ее глубочайшая ущербность была отмечена еще в древности. Отцы и Учители Церкви неоднократно утверждали, что уже сам по себе выбор между добром и злом свидетельствует о поврежденности нашей природы, потере человеком подобия Божьего, поскольку изначально душа, созданная Творцом, может воспринимать лишь добро. И то, что понимается светской наукой под «свободой», в действительности представляет собой результат проявления греха, умаления нашей духовной природы. Настоящая свобода заключается «в максимальной зависимости от абсолютного конкретного нравственного Добра, т. е. Бога, и в независимости от всего стремящегося к независимости от Него, поскольку свобода есть жизнь нашего духа, а источником и причиной нашей жизни может быть только Бог»[117].

Поэтому, первое предназначение политической власти заключается в том, чтобы сохранить нравственность, данную нам Богом, в ее незапятнанной редакции. Отливая ее в твердые формы закона, сохраняя в виде традиций и обычаев, государство, во-первых, не дает ей раствориться в хаосе индивидуального толкования, а, во-вторых, приучает следовать Божественным заповедям даже в тех случаях, когда лицо не желает этого. Нередко утверждают, что никакими внешними принудительными мерами нельзя заставить человека признать ту или иную нравственную норму – в лучшем случае он будет подчиняться только внешне, «совесть по самому существу своему не поддается принуждению»[118].

Но в действительности все не так однозначно. Положим, человека нельзя заставить верить принудительно, но его можно обязать силой политической власти не нарушать нравственные заповеди, сохраняя при этом в глубине души собственные убеждения. Для общественного блага и мирного сосуществования людей этого вполне достаточно. А большего государству и не надо, поскольку оно не занимается вопросами личного спасения индивида, это – прерогатива Церкви.

Власть вовсе не является идейным антиподом права, как зачастую утверждают современные исследователи, словно речь идет о щите и мече, яде и противоядии. Более того, по более взвешенным размышлениям элемент власти не составляет исключительной особенности государственного общения: он может присутствовать во всяком правопорядке. И потому правопорядок не противостоит государству, как нечто совершенно чуждое власти; право относится к государству, как власть к власти. «Властность и есть та стихия, которая соединяет государство и право»[119]. Таким образом, власть есть среда, в которой рождается право, без которой оно немыслимо.

При всей затемненности в греховной человеческой душе понятий о правде и справедливости человек все же всегда остается Божьим творением и силой данной Господом благодати стремится к свету. И все лучшее, что есть в народе, власть пытается закрепить в законе. Иными словами, оно аккумулирует народные представления о власти, праве, нравственности и справедливости, делая их обязательными. Как отмечал Л.И. Петражицкий, «государственная власть, как, впрочем, и власть семейная, родовая, клановая, всегда действуют не в их собственных интересах, а в интересах подчиненных им лиц либо общественной группы – семьи, рода, клана, государства. Соответствующие права на управление действиями других, право наказания и т. д. являются средствами служения благу подчиненных либо общественной группы»