– А что с ним? – заинтересовался Герман.
– Да прожектор… – мужчина почесал бровь, а потом бороду, которая скрывала крупный подбородок. – Какая-то ерунда, он, как говорит мой сменщик, ночью иногда включается слишком ярко, и мы пока не смогли найти причину.
«Так вот почему светлячки так себя ведут! – промелькнуло в голове у Германа, – а я себе чуть ли не чудеса и научное открытие выдумал. Вот же болван».
– Это опасно? – осторожно спросил мальчик.
Руслан отрицательно покачал головой.
– Нет. Просто странно. И, разумеется, с этим надо разобраться. Не дело, если маяк работает не так, как было изначально задумано.
– Ты справишься. Ты лучший смотритель маяка, кого я знаю, – подбодрил его Герман.
Руслан заулыбался.
– Это приятно слышать.
На миг ему показалось, что лед, который он почувствовал между собой и сыном за эти дни, стал сдавать свои позиции, но почти подросток не был бы почти подростком, если бы одной фразой (а точнее – вопросом) не испортил все.
– Пап, а когда мама приедет?
«Черт побери!» – промелькнуло в голове у Руслана и он сразу как-то подобрался. Он уже чувствовал, что ссора близка.
– Пока не знаю, – ответил он, надеясь, что сын не станет расспрашивать. Но Герман не был бы собой, если бы снова не полез в бутылку.
– Ты мне ничего не говоришь, – возмущенно сказал он, – а я хочу понять, разве это плохо?
– Нет, это хорошо, в некоторых вопросах, – спокойно начал объяснять Руслан, – но, просто пойми, не всегда у людей есть ответы. Особенно такие, какие ты хотел бы услышать.
– Но ты мне вообще никаких не даешь, – довольно злобно сказал Герман. Он почувствовал, что в маленькой груди начинается тряска от нарастающей злости. Ему хотелось по-детски плакать и кричать, обвинять отца (только вот в чем – он так и не понял), может быть, даже пару раз ругнуться.
Герман не мог видеть, что отцу тяжело, что он каждый раз ужасно боится этих вопросов и момента, когда ему придется рассказать сыну правду.
«Этот момент настанет, – подумал Руслан, смотря как у Германа сжимаются и разжимаются маленькие кулачки, – мне придется все ему рассказать, нельзя будет бесконечно скрывать это».
Но время еще не пришло – Руслан это чувствовал. Стоило подождать. Он не понимал, что своим молчанием и попытками оттянуть неизбежное просто портит отношения между ним и собой, своими же собственными руками.
– Потому что я сам пока ничего не знаю, разве это не понятно? – сдерживаясь, ответил Руслан. Маленькая ложь, ложь во спасение.
– А когда станет понятно? Я вообще уже сомневаюсь, что мама хочет приехать в ближайшее время!
– Герман, хватит, – Руслан устало потер виски пальцами, надеясь, что начинающаяся головная боль сжалится над ним и отступит. Но, вероятно, сегодня был не его день.
– Ты все время пытаешься заставить меня замолчать, – с глубокой обидой произнес Герман, – а я не хочу молчать, понимаешь? Я хочу, чтобы ты меня слышал и считался со мной! Я уже не ребенок!
Руслан устало смотрел на эту начинающуюся истерику, и думал «да, да, не ребенок, как же». У него не было сил спорить.
Герман вскочил со своего места и, бросив злобный взгляд на отца, устремился прочь сначала из их небольшой кухоньки, а потом и из дома. Внутри клокотала обида вперемешку со злостью – в силу своего возраста он не мог понять поведение отца, не мог осознать то, что он делает, даже если бы тот ему рассказал. Руслан защищал его как мог, пусть слегка неумело, слегка кривовато, но защищал, потому что любил.
