В глубине прихожей стоит Ирина. Даже в полумраке видно, какая она испуганная и бледная. Сзади неё, закрываясь ею, маячит террорист Голубов. Одной рукой он обхватывает заложницу за живот, а второй сжимает охотничий нож, приставив его к горлу своей жертвы.
– Драматические последствия неразделённой любви, – вздыхаю я.
– Ты больной? – зло и немного разочарованно спрашивает он. – Тут твоей женщине голову отрезают, а тебе всё смехуёчки, я не пойму?
– Кто из нас больной надо внимательно разобраться, – пожимаю я плечами. – Итак, вот я пришёл, чего ты хочешь?
– Закрывай дверь! – тяжело дышит он. – И смотри, без глупостей.
Я закрываю дверь и повернувшись к ней, поворачиваю замок. Раз-два. Хохма в том, что дверь не захлопывается. У замка нет язычка, или как это называется, защёлки. Нет защёлки. Поэтому, пользуясь тем, что он видит мою спину, но не видит, что именно я там вытворяю, я делаю один оборот по часовой стрелке, а другой – против. То есть закрываю и тут же открываю замок.
А теперь заходи, кто хочет и бери, что хочешь.
Арсений этого не видит, он может только на слух понять, какое количество оборотов я сделал. Раз-два, всё чётко. Я оборачиваюсь и прислоняюсь спиной к двери, чтобы она ненароком не отворилась.
– Повернись ко мне задом, заведи руки за спину и медленно подходи сюда. Пяться.
– Пяться? – Переспрашиваю я, – Серьёзно? А зачем это?
– Ты пасть прикрой и делай, что говорят! – теряет терпение он и прижимает нож к горлу Ирины.
Она вскрикивает, и мне приходится подчиниться. Рисковать Иркой я не хочу. Нет, я понимаю, что, скорее всего, он не будет её резать, но от волнения и перевозбуждения может случайно полоснуть. Лезвие приставлено к горлу, так что я делаю то, что он требует.
– Ну, это как-то странно, – удивляюсь я переступая мелкими шажками. – Пяться… На ритуальные танцы похоже. Это в каком больном мозгу рождаются такие идеи? Ах, ну да… Надеюсь, это всё без сексуального подтекста? Успокой меня, маньячино, ты же не возбуждаешься от того, что люди пятятся назад, заложив руки за спину?
– Заткнись! – бесится Арсений. – Вяжи его, шлюха! Вот верёвка! Чтобы я видел.
– Ах, вот в чём дело, хочешь лишить меня подвижности, да?
Меня касаются пальцы Ирины, на запястья ложится грубая колючая верёвка.
– Прости, – шепчет она. – Это я виновата…
– Конечно, ты, – соглашаюсь я. – Променяла меня на какое-то ебанько.
– Ага! – торжествует захватчик. – Проговорился! Променяла, значит! А я всегда говорил, что ты с ним спишь. Туже вяжи, туже!
Совместными усилиями кое-как они справляются.
– А теперь, – хрипло говорит он, – поворачивайся лицом и вставай на колени. Ну!
Ирина опять вскрикивает.
– Это ещё зачем? – удивляюсь я. Помолиться я и без твоего участия могу. Да убери ты уже нож от неё! Я же связанный. Куда денусь-то?
– На колени!
– Ой-ёй, Иван Грозный прям, на колени, смерд…
Я изображаю невозмутимость и вроде как даже подшучиваю, но, прямо скажу, мне это всё не нравится. У него глаза начинают бегать, и дышит он прерывисто, возбуждённо.
– Ай! – вскрикивает Ирина. – Голубов, ты вообще что ли пи*данулся?
Таким житейским вопросом она пытается удерживать ситуацию в русле, обычной логики, но его, кажется, уже несёт:
– Заткнись, проститутка!
Так, похоже, шутки кончились. Почти. Я встаю перед ними на колени.
– Тише-тише, Ира, делай, что говорит товарищ майор.
Всё это время я пытаюсь ослабить узлы и высвободить руку. Навязали они там всякую хрень, много и бестолково. Бестолково, но, всё равно, хрен развяжешь! Бляха-муха.
