Похоже, тут мое увлечение может пригодиться.
— Ну, раз интересуешься, почему нет, — решила наконец Люна. — Помощница мне не помешает. Спина уже не та, нагибаться за каждым цветочком.
Так я обзавелась работой и жильем.
К вечеру я уже неплохо представляла, куда меня занесло.
Отдаленное село Потрясье. Деревня без особых благ цивилизации, она во всех мирах примерно одинаковая. Три дюжины дворов, хозяйства не то чтобы зажиточные, но и не голодают. Поля обрабатываются совместно, есть личные сады-огороды.
До ближайшего крупного поселения — полдня на телеге.
Кроме гужевого, никакого иного транспорта не предусматривалось.
С превеликим трудом мне удалось убедить бабку в том, чтобы она представляла меня всем как свою дальнюю родственницу.
— Нет у меня родни, не осталось никого! — отмахивалась она.
— А что скажете, на болоте нашли? — возмущалась я в ответ, активно размахивая опустевшей кружкой.
— Хоть бы и нашла, что с того? — искренне недоумевала Люна.
Я не могла внятно объяснить, почему мне так важно влиться в среду, чтобы появилось легальное обоснование моего пребывания в домике. Не выгонят — и ладно… но подсознательно чуяла, что чужачка вызовет вопросы в селе. Здесь мало развлечений, мое появление всколыхнет общественность, а уж если прознают, что я появилась как из воздуха прямо посреди топи, — точно жди беды.
Либо обвинят в чем, либо просто сплетничать начнут.
Деревня стоит особняком, но не полностью изолирована от остального мира. В соседний город селяне выбираются, молва пойдет о пришлой чужачке и мало ли до кого доберется!
Я же не знаю, отчего скрываюсь.
А вдруг от закона?
В прежние времена и не таких мелких заставляли, скажем, воровать. Или что похуже.
Не знаю, подействовало мое упрямство или сквозившее в глазах отчаяние, но Люна сжалилась и назначила меня внучатой племянницей.
— Сестра у меня была в городе, пусть ее душа покоится с миром, — сдалась она наконец. — Будешь ее внучкой. Детей у нее не было, но деревенские о том не ведают. Они вообще от меня стараются держаться подальше. Только и приходят, если им что-то позарез нужно.
Будто в ответ на ее слова в дверь постучали.
Я бы даже сказала, неуверенно поскреблись.
Люна закатила глаза, что в ее исполнении смотрелось жутковато.
— Ну вот, начинается, — пробормотала она и пошаркала открывать.
Я спешно закуталась плотнее в платок, понимая, что вид у меня так себе. На Люне и платье, и рубашка из-под него просвечивает, и сверху что-то намотано — то ли пояс от радикулита, то ли корсет теплый. По сравнению с ней я выгляжу откровенно непристойно. Хорошо, от входа не видно. Авось обойдется!
— Глаз болит, сил нет! — донесся с крыльца мужской сиплый голос. — Проснулся сегодня, открыть не могу. Думал само пройдет, а оно, зараза, все хуже и хуже. Есть что приложить?
— Да как всегда, плюну, все и пройдет! — прокряхтела Люна. — Наклонись-ка, милок, а то стара я, сама не дотянусь!
Тут я вылетела к дверям, забыв про все стеснение.
— С ума сошли, инфекцию провоцировать! Я вам плюну! — включила я сходу режим ворчливого педиатра… и осеклась.
Потому что тоненьким детским голосочком тирада прозвучала смешно.
На меня уставились две пары глаз. Бабка — с интересом, незнакомый мужик в сероватой рубахе и безрукавке мехом внутрь — с недоумением. Мол, что эта сопля тут выступает?
— Мамка мне всегда в таких случаях теплым отваром ромашки глаз промывала, — после напряженной паузы я сбавила напор. Сама же не хотела выделяться — вот и не выскакивай как оглашенная! — А ежели плюнуть, так мало ли что еще попадет. Вдруг хуже станет?
