– А какая электричка-то? Обычная или скорая? – спросил он.
Присутствующие посмотрели друг на друга, а Савельич согнулся пополам от хохота и хлопнул себя рукой по коленке.
– Наверное, депо… – неуверенно поделился предположением Серж.
Но поезд, набрав скорость, промахнул депо, не замедляя хода.
– Выходит, Сортировка… – меланхолично прокомментировал Травкин. Он, видимо, переживал, что так опростоволосился, и подвёл приятелей.
Депо находилось в двух километрах от вокзала, сортировка в четырёх.
Лазаревич присвистнул, грустно улыбнувшись и подмигнув отражению в стекле. Дальше ехали молча.
И действительно, на сортировке мы покинули негостеприимный тамбур, спрыгнув с высокой подножки на землю, и несколько минут оглядывались по сторонам, определяясь с направлением. На первую половину лекции мы явно опоздали, но пока оставался призрачный шанс успеть на её окончание.
– Ну и? Куда теперь—то? – задал Димон волнующий нас вопрос.
– Туда… – махнул Серёга в сторону города.
– По путям, что ль, пойдём? Ещё в ментовку сдадут.
– Авось не сдадут… Не успеют…
– «Дырку им от бублика, а не Шарапова», – щегольнул я знанием классики.
И Травкин первым спрыгнул с насыпи на сверкающие рельсы, а прочие, вздыхая, последовали его примеру. Солнце светило прямо в глаза, а мы, переступая со шпалы на шпалу, скорым шагом двигались к городу, стараясь, насколько возможно быстрее покинуть опасную зону. Десяток сплетающихся и расходящихся линий путей, стоящие тут и там крытые вагоны с распахнутыми дверьми, цистерны с нефтью, с мазутом, полувагоны и хопперы с углём, песком, щебнем, платформы с лесом. Все эти бесконечные составы не позволяли особо выбирать дорогу, срезать путь. Иногда мы, вдыхая холодный воздух, пропахший маслом и креозотом, двигались между двух составов без какой бы то ни было возможности свернуть вправо или влево. А очутившись на открытом пространстве, переходили почти на рысь, оставляя позади стрелки и семафоры, слушая несущийся из громкоговорителя возмущённый женский крик: «Почему посторонние на путях? Немедленно покинуть зону прохождения электропоездов!».
– Скоро выберемся отсюда? Долго тащиться? – периодически спрашивал запыхавшийся Пустышкин.
Ответа никто не давал.
Наконец вдали показались домики частного сектора кирпичные гаражи и серые пятиэтажки, а справа от путей мы заметили грунтовую дорогу, и не замедлили на неё перебраться, вздохнув с облегчением.
– Фууууух! – глянув на наручные часы, выдохнул Травкин. – Недалеко осталось.
– Скорей бы уж! – почти простонал я, закидывая свою спортивную сумку на шею.
Лазаревич держался молодцом, сказывались регулярные занятия спортом. Димкины немного изогнутые, как у кавалериста, ноги, казалось, не знали устали. Он только постоянно подправлял сползающие на кончик слегка вздёрнутого носа, очки.
«Недалеко», оказалось расстоянием примерно в километр, который мы проделали, петляя среди приземистых деревянных домиков и заборов.
– Ну! Наконец—то! – вырвалось у меня, едва перед нами открылся вид центральной улицы Чёрного Берега и трамвайной линии. Остальные похожими возгласами выразили солидарность со мной и заметно приободрились, добравшись до кольца трамвая.
Фортуна, словно уставшая испытывать нас в это утро, нежно нам улыбнулась и прислала прямой трамвай до Луговой.
Не сдавая одёжку в институтскую раздевалку, мы взбежали по лестнице на второй этаж факультета, когда там уже заканчивалась пятиминутная перемена между лекциями. Изнывающий от безделья возле окна, глядящего на, почти, вплотную стоящее соседнее здание учебного корпуса, Туров удивлённо воззрился, встряхнул кудрявой большегубой головой и, прищурившись, задал не совсем корректный вопрос:
