Цена Человека - страница 6

Контрольная как началась, так и закончилась, а мы: я и ещё несколько моих одноклассников, принялись изучать оставленные брошюры. Ни из большого верования, ни из большого интереса к религиоведению, а так – просто из-за того, что мы были молоды, большей частью даже юны и всё новое, возникающее на нашем жизненном пути, привлекало нас именно своей новизной. Мы были готовы безгранично познавать весь этот необъятный мир и безгранично пускать его в себя. Прочитав, а где-то просто пролистав брошюрки, мы обратили внимание на то, что в КАЖДОЙ из них между первой и второй страницами лежала небольшая бумажечка. На которой было написано: «Вск. 8:00 ДК им. „такого-то“. Проповедь. „Дети Солнца“». Брошюрки увлекли нас, но одной перемены нам не хватило, чтобы подробно изучить их. Эх, хорошо бы, если бы сейчас следующим уроком была какая-нибудь химия, где можно было бы профилонить и, спрятавшись за большими ящиками для колбочек и реактивов, разложиться на покрытой белыми кафельными плитками парте брошюрками и отправиться изучать неожиданно появившееся перед нами религиозное течение. Но следующим уроком была литература, а пропускать эти уроки мимо себя я не хотел. Ну можно, конечно, и на литературе было пофилонить, если б там была, например, «Война и мир» Л. Н. Толстого. Я не встречал в своей жизни ни одного человека, который бы прочитал «Войну и мир» так – для себя, для удовольствия, а не потому, что это требует школьная программа. Может, я просто не в той среде жил всё это время, но факт есть факт: таких людей я не встречал. Если ты, дорогой читатель, спросишь меня, а я сам читал «Войну и мир» для удовольствия или для школьной программы, я отвечу тебе искренне и просто: не читал.

Как-то после окончания учебного года я открыл список рекомендуемой к прочтению летом литературы и обнаружил там это объёмное произведение. Сходил в библиотеку, взял там четыре пухлых тома и разложил их на своём письменном столе. Три тома стопкой положил на край стола, а четвёртый, который «первый», раскрыл перед собой. Прочитал несколько страниц русского текста, который постоянно зачем-то прерывался французским, закрыл книгу и положил этот четвёртый, который был хронологично первым, том сверху лежавших на краю стола остальных троих. Оценил взглядом эту объёмную горку томиков и решил: «Нет, Лев Николаич, извини, но это уж вы как-нибудь без меня». Собрал томики в пакет и, к сумасшедшему удивлению библиотекарши, у которой между мной, бравшим роман Л. Н. Толстого, и мной, сдающим этот роман обратно, никого не было, принёс их обратно в библиотеку. Круглые глаза библиотекарши словно говорили: «Вот это скорость чтения! Вот это любовь к „толстовщине“!»

– Желаете ещё что-нибудь взять?

– Нет, знаете, мне пока вот это прочитанное осмыслить надо. Я к вам лучше в сентябре зайду.

– Хорошо. Заходите обязательно.

Ну, слово «филонить» ко мне и к другим моим одноклассникам, если мы не были заняты на уроке, собственно, этим уроком, в прямом его смысле подходило плохо. Если мы не были заняты каким-то не очень интересовавшим нас уроком, то только потому, что в это время расширяли границы своего познания в другой более заинтересовавшей нас области. На уроке вместо неинтересного кому-то на тот момент учебника, ну, к примеру, биологии, могли оказаться томики уже появившихся тогда в продаже, но трудно доставаемых Солженицына или Бродского. Могли читать «Подростка Савенко». «Ой, мамочки!» – воскликнул я, когда прочитал первые две страницы «Савенко», книги, которую любезно дал мне почитать мой одноклассник Женя. Но с уговором: если не успею прочитать на уроках в школе и возьму домой, – не показывать родителям, потому что это книга не его и даже не того, кто дал ему почитать, и даже не того, кто дал её почитать тому, кто дал её почитать Жене. «Филонить» можно было и с контрабандным музыкальным журналом пятилетней давности, привезённым чьим-то старшим братом из загранкомандировки. Или, усевшись специально с Женей на заднюю парту, расставить магнитные шахматы и на практике проверять «Мою Систему» Нимцовича, пытаясь в расположении «врага», на поле