Надругательство над бельём тоже подошло к завершению. Прополоскали полинявшие вещи в холодной воде, отжали, как смогли, и развесили на заборе. Рубашки, свитера, футболки, пара спортивных брюк. Всё-таки совесть у мужиков была – исподним и носками нас не одарили.
Отнесли лук Истоминой, пообедали супом и сели на крылечко ожидать на обед бригаду поработителей. Измазали друг друга сажей, дабы сомнений в нашей некомпетентности и тяжелом бремени ведения домашнего хозяйства у парней не возникло. Лену Истомину в свои козни не посвятили. Понимали, что эта честная девочка не сможет удержать язык за зубами.
И вот на дороге показался отряд. Сердечки у нас забились в предвкушении веселья и страхе. Непонятно, какая реакция будет у парней.
- Лен, может, слезу пустим для правдоподобности?
- Чё-то не ревётся…
- Пошли, из умывальника "слёзок" возьмём… - мы быстренько потёрли глазки водичкой. Они и так от дыма были красные. Размазали сажу, испачкали свою одежду. Ничего, постираем как надо.
Подошла Лена Истомина и присоединилась – обед был готов, макарошки сварены и перемешаны с тушёнкой.
Предупредила нашу блаженную:
- Лен, ты сейчас в разговор не встревай. У нас не очень получилось с делами справиться, поэтому покаемся парням, что руки не из того места растут, чтобы особо на нас не рассчитывали.
Девять пар глаз уставились на картину «Три девицы под окном» настороженно. Виктор Петрович первым поинтересовался:
- Ну, как тут у вас? Обед сварили?
Истомина поспешила в летнюю кухню:
- Всё готово, мойте руки.
Я же начала тоненьким голоском виноватиться:
- Витя, с обедом всё хорошо, а вот с печкой не получилось. Мы уж и так, и эдак – не топится, зараза. Дым в комнату идёт – и всё тут.
Томилина добавила:
- Наверное, её давно не топили, дымоход засорился или ещё что…
Мужики рванули в дом. Кто-то закашлялся, кто-то начал громко материться, но степень озверения росла с каждой минутой.
Мы с Ленкой сжали свои булочки, ожидая люлей. Тут уж слёзы сами полились. А они, как известно, главное женское оружие.
Первым выскочил Гундерсон. Только открыл варежку, чтобы послать нас по матери, но увидел плачущие мордочки и притормозил:
- Девки, это… Не ревите... Вы, дурёхи, трубу не открыли, вот дым и валил в дом. Там надо было вьюшку открыть и заслонку вынуть.
За ним показался Назаров:
- Б..ть, дуры косорукие, вас где таких родили, что вы печки топить не умеете?
Прикинулись ветошью:
- Толик, зря ты ругаешься. Я вот в интернате жила с десяти лет, там было центральное отопление. А дома печки с задвижками – их просто надо на себя потянуть.
Томилина добавила:
- У нас тоже печка нормальная дома.
Верещагин вышел на крыльцо, вытер рукавом пот со лба и постановил:
- Ладно. По очереди один человек будет с вами на хозяйстве оставаться, пока вы тут всё не спалили.
Мы переглянулись с Ленкой: такой вариант нас абсолютно не устраивал. Ещё надзирателя не хватало!
Хмурые мужики потянулись к рукомойнику и в столовую. Кто-то выносил сумки с вещами и развешивал их на забор, чтобы проветрить. Увидев расхристанное, местами скукоженное и полинявшее бельё, парни потеряли дар речи.
Вася Ряхин с трудом узнал свою белую футболку. В чёрно-сине-красных разводах она смотрелась жутковато:
- Ёк-макарёк, новая футболка!..
Томилина заломила руки:
- Вась, ну я же не знала, что её отдельно надо стирать. Да и корыто там одно для белья…
Парни поняли всю глубину задницы, в которую их запихнула жизнь и родной институт. Три таких бабы на хозяйстве – как обезьяны со связкой гранат: не знаешь, где в следующий раз рванёт.
