Цепи Эймерика - страница 15

Подавив легкий зевок, Гитлер кивнул.

– Безвременник, – продолжал Граф, – содержит алкалоид под названием колхицин, который оказывает влияние на этот процесс. Под его воздействием хромосомы также удваиваются, но не распределяются по двум клеткам, а остаются в одной. Таким образом получается клетка, у которой в два раза больше хромосом, чем в норме.

– И что это дает? – Рассеянный взгляд Гитлера уткнулся в стену.

– Благодаря увеличению числа хромосом у растений появляются более крупные и крепкие экземпляры. А вот животные умирают. Цель моих экспериментов – найти способ давать колхицин человеку, чтобы он не нанес ему вреда, и получить самые совершенные образцы с точки зрения генетики. Профессор Гебхардт предоставил в мое распоряжение нескольких заключенных…

– Надеюсь, вы не собираетесь улучшать и их генетику, – оборвал его Гитлер, бросив на ученого ледяной взгляд.

– Нет, что вы, мой фюрер, – побледнев, поспешил ответить Граф. – Это просто подопытные кролики. Другой вопрос, – он постарался тут же сменить тему, – заключается в том, можно ли воздействовать колхицином не только на оплодотворенные клетки, но и на обычные, чтобы даже у взрослого человека произошло удвоение хромосом. Мы ищем подходящий носитель.

При слове «носитель» фюрер оживился.

– А можно будет использовать результат в качестве оружия? У вас получится нечто вроде иприта?

Оказывается, собеседник совершенно ничего не понял из объяснения Графа; возможно, он даже не знает, что такое хромосомы. Перечить Якоб не осмелился.

– Разумеется, эту гипотезу также нужно рассмотреть, – соврал он.

– Хорошо, профессор, – Гитлер резко поднялся, и Граф тут же вскочил на ноги. – Приступайте к работе как можно скорее и держите меня в курсе. Но пока не закончится атака Штайнера, вы останетесь здесь. Тут безопаснее.

– Если честно, я бы предпочел… – начал было Граф.

– Нет, я не хочу подвергать вас риску, – Гитлер взял со скамьи коробку конфет и книгу. – Нужно подождать всего несколько часов. А пока поговорите с моим секретарем Борманом, он подыщет вам комнату рядом со своей.

Простившись с фюрером, который вернулся к гостям, Граф почувствовал себя зверем, попавшим в западню. Но его отвлекла мысль, внезапно пришедшая в голову после слов Гитлера об иприте. Идея сумасшедшая, но что если… Глаза ученого загорелись.

Он поднялся по лестнице и отправился на поиски Бормана, с которым ему предстояло разделить ожидание.

Эбайл де Шаллан смотрел на Эймерика с нескрываемой ненавистью. Его раздражала не только цель приезда инквизитора, но и он сам – его поношенная одежда, его спокойствие, уверенность и непроницаемый взгляд.

Сеньор Шаллан был полной противоположностью отца Николаса. Молодой и горячий, он все делил на черное и белое, не признавая оттенков, и бросался из крайности в крайность, будь то суждение или манера говорить. В каждом его движении чувствовалась неуемная энергия; казалось, под богатыми пурпурно-серебристыми одеждами все время играют мышцы.

Не в силах усидеть на месте, Эбайл вскочил и нервными шагами стал ходить взад-вперед мимо огромного камина. Через окно, забранное переплетом в форме ромбов, бросил взгляд на крыши Шатийона, поблескивающие на солнце, остановился перед Эймериком и пристально посмотрел ему прямо в глаза.

– Полагаю, эта шутка – дело рук моего друга Амадея, – саркастическим тоном заметил он.

Эймерик не позволил эмоциям взять верх. Негромким голосом, не изменяя своей обычной сдержанности, которая, по-видимому, так раздражала Шаллана, инквизитор ответил: