Вздохнув, он положил трубку.
– Не знаю, Виктор. Надеюсь, поможет.
– П…ц, – зло отозвался Богданов. – Хлопнули карманника, полдня его выслеживали, с поличным взяли – и на тебе. Нас теперь закрыть хотят! Служу, твою мать, России.
– Не заводись. Все хорошо будет. Ну… надеюсь.
Вечером Богданов решил посмотреть телевизор, чтобы отвлечься. Оказалось, что во всех городских новостях только и говорят, что о вчерашнем взрыве. Но то, под каким соусом это было подано, стало неприятным сюрпризом.
– …В результате хлопка обрушились внутренние стены и наружная стена на уровне пятого этажа, общая площадь обрушения составила около 40 квадратных метров, – со скорбным лицом говорил корреспондент. – Погибли пять мужчин, их тела были найдены во время разбора завалов, Сейчас личности погибших выясняются. При этом на момент ЧП в доме находилось около 60 человек, так что жертв могло оказаться намного больше. По предварительной версии, причиной ЧП стал взрыв бытового газа. Подробности…
Матерясь, Богданов выключил телевизор и запустил пульт в дальний угол комнаты. А потом пошел на кухню и полез в холодильник.
На следующий день были похороны Курилина. С начальством, с телевидением – хотя позже стало понятно, что это лишь оператор из ГУВД – из их же, полицейской, пресс-службы – и почетным караулом, которые дали в небо несколько залпов. Все опера были в форме. Но нарядно Богданов не выглядел: одного взгляда на него было Гущину достаточно, чтобы понять, что тот, помятый, небритый, с мутными глазами, пил половину ночи как минимум.
После обеда все вернулись в отдел. Решили помянуть Курилина по-своему в одном из кабинетов. Богданов на минутку заглянул в кабинет погибшего коллеги и друга, потому что именно у Курилина – жестокая ирония судьбы – хранилась вереница стаканов для подобных случаев. Это была узкая клетушка два на два метра, где еле помещались письменный стол, сейф и два продавленных стула. Богданов сел за компьютер и задумался о своем, о невеселом. Смерть – странная штука. Никогда нельзя быть к ней готовым. Человек шутил, строил планы, а потом вмешалось провидение – и от человека остались только воспоминания. Сначала живые – такие живые, что, кажется, человека можно потрогать, увидеть, что вот сейчас откроется дверь и он нарисуется на пороге, будто все предыдущее было сном. Но потом они блекнут, и призрак человека постепенно стирается. А ведь этот человек жил, а внутри него – как и внутри каждого из нас – был целый мир. Смерть – странная штука.
Скрипнула дверь. Богданов вздрогнул. Но это был не Курилин, а Шумелов.
– Ну ты где там? Стаканы-то тащи. Все в сборе. Помянуть надо все-таки…
– Да иду я.
Шумелов скрылся. Вздохнув, Богданов принялся рыскать по ящикам письменного стола друга, потому что где-то там и должны были храниться стаканы. В верхнем – бумаги, папки, канцтовары, какие-то флэшки. В среднем – свертки, засохшая булка, банка с растворимым кофе. В нижнем… А вот и стаканы!
Стоп. Рука Богданова замерла, а потом вернулась к верхнему ящику. Флэшка. Он вспомнил слова, сказанные Курилиным позавчера – за 10—15 минут до его, Курилина, смерти. «Я вчера запросил записи с камер наблюдения, – говорил он, пока они ехали на похоронивший друга адрес. – Все, где мог быть этот наш прыгун. На флэшке принесли». А вот и флэшки. Здесь их было три, но Богданов безошибочно взял лишь одну – такой у Курилина не было.
