Вести дело на строгом основании канонов нельзя, и процессы ведутся заведомо фальшиво. Не лучше ли вместо лицемерного правосудия держаться милосердия? ‹…› С точки зрения духовных законов большая часть духовенства подлежала бы суду. Если отеческо-пастырскую точку зрения из сферы духовного суда устранить и применить все церковные правила, то не пройдет и года, как все почти духовенство будет отдано под суд, даже и сами архиереи. По церковным канонам за пьянство, блуд, драку и даже самозащиту, также за злоупотребление церковными суммами, – клирики подлежат извержению из сана. Кто же тогда останется в клире? Спрашиваю, кто, кроме архиерея, дерзнет смягчать приговоры Вселенских Соборов, дающих ему только подобные полномочия? Конечно, и такое смягчение канонов есть превышение власти, но архиерей берет уже на свою совесть, кроме того, он может улаживать те или другие инциденты с духовными лицами, например, переводом их в другой приход… Отделение суда от администрации погубит духовенство и сделает совершенно невозможной церковную жизнь[402].
Архиепископ Сергий (Страгородский) выступил тоже за сохранение за архиереем права «личного пастырского суда»[403]. Решительными противниками отделения суда от власти епископа выступили Н.П. Аксаков и А.А. Дмитриевский[404].
Однако И.С. Бердников и профессор церковного права Харьковского университета М.А. Остроумов утверждали, что речь идет не «об умалении власти архиерейской, а об облегчении судебной деятельности епископа, об организации вспомогательного ему органа»[405].
С решительной критикой существовавшего епископского суда выступил Н.Д. Кузнецов[406], подчеркивая особенность России: ее большие епархии, в которых епископ не может вникать во все дела:
Епископу свойственно весь церковный суд творить нравственно-духовным образом, а не наподобие обыкновенного суда гражданского. Однако ‹…› одного нравственно-духовного архиерейского суда оказывается далеко недостаточно. Прежде всего, конечно, это объясняется тем, что русские епископы из архипастырей, близко стоящих к пастве и духовенству, превратились в администраторов больших церковных округов, называемых епархиями, которым уже в силу своих человеческих способностей некогда, да и невозможно входить непосредственно в нужды и поступки каждого даже из духовенства. И вот в России в области Церкви, при старании сохранить непременно непосредственный архиерейский суд, в действительности образовалась какая-то пародия на суд вообще. В существующем церковном суде не только уже не видно признаков нравственно-духовного архиерейского суда, но и сам суд совершается епископами по бумагам при полном устранении живой личности подсудимого. Исход дела почти всегда предрешается данными формального следствия, никем не контролируемого и предоставляемого чуть ли не полному усмотрению духовного следователя, часть очень мало даже знакомого с требованиями следственного производства. На такой почве естественно возникает всякого рода жалобы уже давно раздающиеся в России на церковный суд, на его мертвенность и односторонность, на полное игнорирование в нем личности подсудимых и т. п. Если чутко прислушаться ко всем этим жалобам, то можно подумать, что в области русского церковного суда затерялась самая идея правильного отношения к лицам, ему подвергающимся.
Единственным выходом Кузнецов считал полное самоустранение епископов от суда, который планируется как внешний, формальный, а не духовно-нравственный.
