– Ладно, ладно! – рассмеялся голубоглазый. – Сохранишь свою шевелюру. Обещаю замолвить за тебя словечко перед Убаоне.
– Большое спасибо, ваше высочество, за чин и то высокое доверие, которое мне было оказано… – велеречиво начал Горовой и тут же озадачил Джедефхора, – но хотелось бы все‑таки узнать: кто еще пропал, кроме принца Хемиуна?
Царевич нахмурился и недобро зыркнул на москвича. Потом перевел взгляд на Упуата, который, как показалось его высочеству, тоже с интересом ждал ответа, и решился:
– Исчезли три человека из числа «глаз и ушей фараона». Это были опытные и очень расторопные люди. На их счету не одно раскрытое преступление. И вот на тебе. Едва только они приступили к расследованию этого дела, как практически тут же пропали. Словно испарились!
– Ты больше ничего от меня не скрываешь? – с нажимом спросил археолог.
Джедефхор вскинулся. Да как смеет этот презренный неджес разговаривать в подобном тоне с наследником престола?!
И снова пересеклись взоры принца и странного черного пса. В который раз за этот день. И вновь голубоглазый спрятал подальше свою гордыню. Знать, имеет право этот чудной парень, столь необъяснимым образом научившийся грамоте, быть на равных с сильными мира сего.
– Я сказал все.
«Не верю!» – захотелось Даньке процитировать великого Станиславского.
Погруженный в невеселые мысли, он не заметил, как ни с того ни с сего вдруг занервничал Упуат. Волчок, до этого мирно лежавший на мягкой, подстилке под навесом, вскочил и нервно заозирался вокруг. Потом прыгнул к борту и вперил в воду свои желтые миндалевидные глаза. Бешено залаял.
– Что там такое? – забеспокоился археолог.
– Наверное, рыбу учуял или какую‑нибудь пташку, – высказал предположение старший лодочник.
– Охотничек! – пожал плечами Даниил. Между тем Путеводитель и не думал успокаиваться.
Наоборот, его поведение становилось все более агрессивным. Пес то подскакивал на месте, как мячик, то отпрыгивал назад, то снова возвращался к борту. И продолжал заливисто лаять.
– Да что ж ты там узрел, в конце концов?! Данька поднялся со своего места и, не скрывая неудовольствия, приблизился к волчку. Протянул к нему руку, желая погладить, но животное отскочило прочь и угрожающе оскалило зубы.
– На солнышке перегрелся?! – возмутился Данила. – Чего на своих бросаешься, зверюга?
Заинтересованный происходящим, к ним подошел и Джедефхор, на которого тут же обрушилась новая волна ярости Упуата.
Глядя на беснующегося пса, Данька почему‑то почувствовал себя не в своей тарелке. И вовсе не из‑за невежливого поведения лохматого нетеру. Ему почудилось приближение какой‑то непонятной, но явной опасности. Хотя опасаться вроде бы нечего. Не выскочит же сейчас из Нила какой‑нибудь нубиец с мечом наголо? Разве что…
Ах, черт, накаркал!
Метрах в двадцати от ладьи из‑под воды поднялось буро‑зеленое бревно;
Так и есть – крокодил.
Рептилия рассекала нильскую воду весьма целеустремленно, можно даже сказать – деловито. Как‑то даже и не по‑животному. Вот она обогнала лодку, а затем развернулась и сделала круг вдоль их суденышка – ни дать ни взять – боевой корабль, описавший Циркуль.
Затем тварюга высунулась из воды и принялась с угрюмым любопытством разглядывать людей, столпившихся у борта.
Монстр был на редкость уродлив – пожалуй, даже среди своих сородичей, красой не отличающихся, он явно выделялся в худшую сторону. Приплюснутая башка – широкая и тупая, с грубо обрубленной мордой, корявая, словно окаменевшая шкура, бугристый хвост. Приоткрытая пасть позволяла ясно видеть длинные острые зубы. Даньке стало еще более неуютно. Зато царский сын вовсе не казался обеспокоенным, а может – не подавал виду.
