– Тарелки и ложки – на полке, достань, – приказал он, садясь за стол.
Девочка молча поставила на стол перед ним тарелку, положила ложку и снова, отойдя к окну, замерла там.
– Ты что, есть не собираешься?
Девочка молчала. Виард тяжело поднялся из-за стола подошел к ней и снова схватил за косу.
– Еще раз оставишь мой вопрос без ответа, отхлещу плетью так, что с пола не встанешь.
Девочка по-прежнему молчала.
– Поняла? – с угрозой в голосе переспросил воин.
– Да, учитель, – девочка ответила столь спокойно, будто он не ее держал за волосы.
– Хорошо… – Виард глубоко вздохнул, пытаясь справиться с раздражением, и тихо проговорил: – Тогда я спрошу снова: почему ты не села есть за стол?
– Вы считаете, учитель, что я должна что-то делать без Вашего приказания? – вопросом на вопрос ответила она.
Воин разжал руку, отпуская ее косу, вернулся за стол и, явно пересиливая себя, медленно произнес:
– Иди, вымой руки, достань себе тарелку с ложкой, садись и ешь…
Помолчал немного, а потом раздраженно добавил: – Тебе еще не надо сказать, что каждую ложку в отдельности надо брать в рот, а еду глотать? Не надо? А то я могу…
Он сердито посмотрел на девочку. Однако его ученица, будто и не замечала его раздраженного тона. Она молча выполнила все его указания, села за стол и спокойно, не поднимая глаз, принялась есть. Виард покачал головой и тоже взялся за ложку. Ели они в полном молчании. Закончив трапезу, Виард поднялся.
– Когда доешь, убери со стола посуду, ополосни ее над тазом и можешь сходить к озеру, искупаться… это недалеко, по тропинке вдоль опушки через березняк и направо…– произнес он, – потом подошел к сундуку, стоявшему в самом дальнем углу избы и, достав оттуда подушку и пару меховых одеял, бросил на большую и широкую лавку, стоявшую недалеко от окна: – Спать будешь там… Все поняла? На этот раз я все сказал тебе?
– Да, учитель…– девочка тоже встала из-за стола, собрала посуду, ополоснула ее, убрала на полку и вышла из избушки.
Проводив ее недобрым взглядом, Виард устало опустился на лавку. Он не представлял, как сможет, особенно после стольких лет одиночества, сосуществовать с такой своеобразной ученицей.
«Ничего, обломается», – решил он и ошибся.
* * *
Все последующие дни постепенно заставляли Виарда убедиться в том, что он бессилен, хоть как-то повлиять на поведение своей ученицы. Она почти не разговаривала, односложно отвечая лишь на конкретные вопросы, да и то не всегда. Молча и неторопливо выполняла любую работу, ничего не просила и ни о чем не спрашивала. Все попытки Виарда заставить ее хотя бы сразу отвечать на вопросы или что-то сделать более быстро оказывались безрезультатными. Она безмолвно сносила побои, при этом абсолютно не меняла своего поведения, будто это вовсе не ее только что жестоко наказали.
Магию его ученица не использовала. Лишь однажды Виард оказался свидетелем нарушения этого правила, когда, выполняя его приказ и затачивая меч, Къяра, словно любуясь оружием, провела по лезвию рукой и сталь под ее ладонью, сверкнув искрящейся радугой, преобразилась на глазах, делаясь прочнее, крепче и острее. Тогда Виард избил ее так, что девочка несколько дней с трудом ходила.
После этого магию его ученица больше не применяла, а также почти совсем перестала говорить. В ее лексиконе осталось лишь два выражения «да, учитель» и «нет, учитель». Все вопросы, на которые нельзя было так ответить, она игнорировала. Если же Виард пытался заставить ее ответить, в глазах ее появлялось выражение такого ледяного презрения, что Виард чувствовал, что девочку скорее можно убить, чем заставить сказать хоть что-то.
