Час исповеди. Почти документальные истории - страница 13

В субботу – на большой остров. Охота на белые грибы. Именно охота, охота! Коварен белый гриб, хитер. Сегодня его нет, а завтра он уже старый, червивый. Когда он успевает пробиться сквозь вереск, мох, сучья?

Еще же очень хороши в сентябре на Севере вечерние часы.

После окончания лесопильной эпопеи и кражи велосипеда я ходил на ужин часов в семь вечера. Как следует одевался, не торопясь шел в столовую, спокойно ужинал и тихо брел домой. Было ясно и холодно, непередаваемо пахло осенью, красный закат стоял над морем…

Дома растапливал печку, и когда гудение в ней становилось ровным и уверенным, впереди был еще целый вечер. Скоро становилось тепло, что-то говорил или пел приемник, светила лампа, и можно было читать, писать, думать… А если забредал кто-то из своих, кто-то из Валерок – Захаров либо Смольников – можно было вскипятить чайник, достать из «тревожного чемодана» пачку печенья и устроиться у печки, смакуя чай и разговаривая о всякой всячине.

А потом, когда в полночь нужно было идти за водой, уже на пороге поражала ледяная ясность осени.

5 октября 1972 года

Я простудился и получил три дня освобождения. Но выдают зимнее техническое обмундирование, и пришлось идти на склад.

Встретил Харчевского. Он сообщил, что меня собираются послать в командировку в Чкаловскую под Москвой, принимать из ремонта машину. После этого я ног под собой не чуял и часа два глупо улыбался. Сидел дома за столом, а сам был уже и в Чкаловской, и в Москве, и ездил в электричках, и покупал цветы…

Господи, только бы не сорвалось!

8 октября 1972 года

Сорвалось. Я до конца все равно не верил, и правильно делал. Я же невезучий. Поедет Спиридонов. Приказ инженера полка: едут только начальники групп. Машина плохая, принять можно только под их ответственность.

Сегодня они выезжают, завтра в 8 утра будут в Москве. А я остаюсь здесь. Ладно, пойду погуляю. Погода изумительная.

Погулял, поужинал. Проводи глазами машину, увозящую наших к московскому поезду. Вернулся в свои стены.

«В строенье воздуха – присутствие алмаза». Это ясно понимаешь, когда стоишь на просеке возле Ключевого. И еще понимаешь: вот и осень проносится мимо, а ты стоишь на просеке. Вечный прохожий, вечный чужой.

На фоне осени мелькают, сменяя друг друга, житейские картинки. Вот старик, повстречавшийся на тропинке, взглянувший удивленно. Вот тихие, осенние, чуть грустные девушки. Вот шумные мальчишки. Вот двое тащат смертельно пьяного третьего. Вот…

А я прохожий. Я беру от мира только осень, без людей, только растения, камни, алмазный воздух, звезды…

Свой мир я несу в себе, и, может быть, когда-нибудь он соединится с миром всех.

К вопросу о вживании.

Угораздило меня в воскресенье днем заскочить к Смольникову по какому-то пустяку. Валера принял меня в чулане. Несколько смущен, и есть отчего. По полкам млеют пироги, отсвечивает перламутром селедочка, краснеет винегрет, матово смотрится салат, румянится жареная рыбка… У меня слюнки побежали, и я поскорее убрался восвояси. Потом Валера зашел, попросил луку, общипал то, что осталось на грядке, и ушел – мало ли зачем семейному человеку лук?

Неожиданно эта история продолжилась в следующую пятницу. По тревоге я оказался в передовой команде. Едем в Малышкино. Травят мужики байки по дороге, про выпивку, конечно. Когда, чего, сколько, где, с кем… Про известных в полку любителей выпить за чужой счет вспоминают, про скупердяев. И тут по теме выдает свою историю Славка Карпов, сосед наш по «Шанхаю», прапорщик.