Час исповеди. Почти документальные истории - страница 24

В эту ночь они до четырех утра пили у командира. Через неделю пилотов отправили отдыхать в санаторий. В полку неделю не летали, вертолеты опечатали до прибытия комиссии. Комиссия пришла к выводу, что причина отказа в следующем. Во входном тоннеле правого двигателя установлен штырь датчика радиоактивного сигнализатора обледенения РИО-3. Полеты проходили в условиях сильнейшего снегопада – снег валил, что называется, стеной. На штыре образовался ком слипшегося и заледеневшего снега, так как обогрев не справлялся с такой массой осадков и ком не успевал растаять. Потом он сорвался со штыря и попал в турбину компрессора. Компрессор заклинило, двигатель остановился.

На МИ-6 отказ прошел легче благодаря счастливому стечению обстоятельств. Капитан из 4-й эскадрильи готовился выполнять упражнение как раз на выключение двигателя! Психологически и профессионально он был готов, и пережил, может быть, только недоумение, потому что выключение произошло раньше времени и как бы само собой.

Двигатели на вертолетах поменяли. При облете «Аполлона» – так, словно американский лунный корабль, в полку называли МИ-10 – параметры левого, спасшего вертолет двигателя, вышли за пределы нормальных. Двигатель не выдержал перегрузки, «запоролся», но все же в воздухе не подвел. Облет срочно прекратили. Пришлось менять и этот двигатель.

(Забегая вперед.

Командир экипажа больше никогда к МИ-10 не подошел. Потрясение оказалось слишком сильным. Он написал рапорт, и его сняли с должности. Второй пилот отнесся к происшествию спокойно и долгое время был правым летчиком «Аполлона». Борттехник изыскивал любую возможность, чтобы на нем не летать: придумывал неисправности, бегал в санчасть накануне полетов, если был запланирован и т. д. В конце концов он списался на землю, передав «Аполлон» борттехнику помоложе. Бортмеханик поступил честно: открыто заявил, что летать на этом вертолете он боится. Около года его мурыжили, а потом приказом перевели бортмехаником на МИ-6. На «Аполлон» загнали «помазка», попавшего к тому времени в немилость к инженеру.

Вообще, в полку к МИ-10 вложилось отношение опасливое и отчасти презрительное. Хлопот он доставлял много, летал редко, летчики его побаивались. Не зря же, а с явной насмешкой его окрестили «Аполлоном»! Новый борттехник, узнав, что его переводят на МИ-10, целый день ходил по стоянке, сообщал всем новость и смеялся при этом нехорошим смехом.

Печальна участь машины, которую не любят, которой опасаются, на которой боятся летать. В конце концов насчет «Аполлона» выработалось негласное решение: отогнать в 76-ом, когда по плану положено, его на рембазу в Конотоп, а оттуда не забирать, сославшись на то, что некому летать.)

Приказано ходить в шапках.

Вчера достал я из чемодана свою новенькую шапку, из кучи бижутерии, разных аксельбантов и побрякушек вытащил «краба», который показался мне именно тем, нужным, положенным к шапке, вымерил логарифмической линейкой расстояние, нашел середину, проделал ножницами дырку и водрузил «краба» на место.

Иду сегодня утром в столовую, сияю. Здороваюсь на крыльце столовой с сослуживцем. Он вдруг замолкает на полуслове и смотрит на мою шапку. Вид у него забавный: обескураженный и даже обиженный.

– Что это ты прицепил?

– Как что?

– Это же от парадной фуражки, «капуста»!

Я потрясен. Что же делать? Времени, чтобы сбегать домой и сменить железяку, нет. Может, не так и заметно? Нужно на построение, и я иду на плац, чувствуя себя так, будто бы иду без штанов. И все, черт возьми, замечают, смотрят на мою шапку… Или преувеличиваю?..