– Божечки же мой! – воскликнул Бонтан чуть ли не во весь голос.
Он швырнул замшевый лоскут на стол и побежал в кабинет, а оттуда устремился в Большую приёмную. У дверей в королевские покои уже собирались разрозненные группы людей разного ранга и сословий. Среди них были и обычные придворные, завсегдатаи дворцовых приёмных, и те, кого во дворец привели дела разной степени срочности и важности. Стараясь не привлечь ничьё внимание, Бонтан с сосредоточенным и крайне суровым выражением лица прошёл напрямик через толпу к офицеру, командовавшему стоявшими в то утро в карауле королевскими гвардейцами.
– Господа, немедленно пошлите за дворцовым часовщиком, – приказал он и, недовольно насупив брови, искоса глянул на притихшую публику, мгновенно ловя на себе любопытные взгляды.
– Но, королевский ювелир отбыл в Геную вместе с послом, – не замедлил вступить в этот разговор секретарь.
– Ну, так пошлите кого-нибудь в Марэ! Пусть приведут любого часовщика! Впрочем, пусть позовут самого Морани. Он ювелир и у него лавка в Марэ. Он лучший, – настаивал Бонтан. – И бога ради! Найдите управу на того осла.
– Какого осла? – недоуменный вопрос секретаря ещё больше возмутил камердинера его величества.
– Как это, какого осла? Того, что всё утро ревёт во внутреннем дворе. Безобразие! – воскликнул Бонтан, но немного остыв, замолчал и покосился на удивлённые лица стражников порядка. – И, всё-таки, справедливости ради, не позволяйте наказывать бедное животное палкой. Ведь только благодаря его рёву, мы не проспали это утро окончательно.
Тон речи королевского камердинера, а ещё больше, его волнение вселили смятение в душе секретаря. Он дал знак гвардейцам, и один из них побежал к двери в служебный коридор.
Бонтан задумчиво потёр подбородок и отошёл в сторону. Он сделал несколько шагов, делая вид, что прогуливается, дожидаясь кого-то, и при этом не переставал издали бросать взгляды на большие часы у стены напротив королевских покоев. Увидев час, на который указывали стрелки, королевский камердинер горестно ахнул, заставив всех в зале обернуться. Тут же послышался обеспокоенный шёпот.
Время, судя по яркому свету за окнами дворца и по тому, сколько народу собралось в Большой приёмной, было далеко не семь утра. И даже не половина восьмого. Но стрелки на часах, что в королевских покоях, что в приёмной показывали на четыре утра. Или дня. Неважно, но и в том, и в другом случае это грозило катастрофой для распорядка дня всего двора.
– Ай, божечки ж! – только и смог выговорить камердинер и бегом вернулся в королевские покои.
Там он чуть ли не с порога, не дожидаясь, когда караульный закроет за ним двери, громко прокричал:
– Вставайте, сир! Утро давно уже.
Глухое мычание было обычной реакцией. И в этом ответе Людовик, как и всегда, выражал мольбу хоть разочек остаться в постели подольше.
– Доброе утро, сир! Мне очень жаль, но пора подниматься, – на этот раз Бонтан взял себя в руки и произнёс обычные слова утреннего приветствия. – Правда, сейчас далеко не семь утра. На часах наверняка уже больше половины восьмого! Да что там, уже восемь! Девятый час, сир!
– Бонтан! Я прекрасно услышал, что не семь, – прервал его Людовик и взъерошенный высунулся из-за полога. Жмурясь от яркого утреннего света, он встряхнул шевелюрой, падавшей на глаза, и недовольно насупился. В этот момент он был похож на молодого льва с густой гривой тёмно-каштановых волос, в солнечном свете отливавших золотом.
