– Да, сэр.
– Он нас вызывал. Скажи, что пришли Дюбуа и Козак.
– Да, сэр… – Старший группы досмотра покосился на неподвижно стоящего второго. – А этот джентльмен… с вами?
– Да… он со мной.
Начальник службы безопасности JFK Джек О’Мелли встретил их в своем рабочем кабинете. Он был, как и все ирландцы в его годах, полноват, лысоват и жизнерадостен. От некогда густой рыжей шевелюры осталось не более половины, которую он тщательно зачесывал, чтобы скрыть лысину.
– Француз… сколько не виделись.
Они обнялись.
– Семь месяцев. И я думаю, тому была причина…
???
– Триста пятьдесят долларов, Джек… забыл?
О’Мелли с кривой усмешкой достал бумажник.
– Я наделся, ты забудешь, французская ты задница.
– С такого пархатого, как ты, я стрясу еще и с процентами.
О’Мелли был в общем-то не уникумом в этом городе – перекрестке миров. Отец – полицейский, мать – младшая дочь адвоката-еврея, вытаскивающего из камер самых отъявленных сукиных сынов. Говорили, что когда отец узнал, за кого выходит дочь, он бросился к самому Даниэлу Пагано, авторитету из семьи Дженовезе, чтобы заказать нежданного зятя. Но у старшего О’Мелли были свои возможности…
Так вот и родился Джек О’Мелли, наполовину еврей, наполовину ирландец и тот еще сукин сын. Он был пробивным типом и отлично знал, с какой стороны намазан маслом бутерброд, иначе бы не стал тем, кем он был, – главой безопасности крупного аэропорта. Неплохо по нынешним временам.
Триста пятьдесят долларов перекочевали из рук в руки.
– Ну?
– Ага. Теперь давай по делу.
О’Мелли покосился на второго полицейского.
– Это со мной. Ты его не знаешь.
– Он в теме?
– Нет.
– Ладно. Давай в коридор выйдем…
Они вышли в коридор – тихий, застеленный серым ковровым покрытием. Чисто… тихо, совсем не похоже на круговерть типичного полицейского участка где-нибудь на Манхеттене.
– Ну, чего?
– Тут вот какое дело, брат… – О’Мелли потер жирный подбородок. – Первому позвонил тебе. Мы сняли с рейса одного типа. Он пытался въехать в страну по британскому паспорту, паспорт оказался фуфлом. По идее, тут полно таких, но он начал предлагать моим людям бабки. Сто штук, потом пятьсот. Это меня заинтересовало, и я решил переговорить с ним сам.
Дюбуа понимающе хмыкнул. Пятьсот штук – дело хорошее.
– От матери я помню русский. Не то чтобы хорошо, но объясниться сумею. Этот тип тоже похож на русского, я задал ему пару вопросов по-русски, и он меня здорово удивил.
– Чем же? Предложил «лимон»?
– Нет. Попросил политическое убежище. Я сказал ему, что это не так просто, и он сказал, что у него есть информация…
– Ну? Давай, не играй в игры.
– Что у него есть информация о торговле ядерным оружием и каком-то теракте со сбитым или взорванным самолетом. Сам понимаешь, когда ты в такой заднице, скажешь все что угодно, чтобы зацепиться. Но я этому парню поверил.
Дюбуа кивнул. Он знал, что О’Мелли, как и он сам, начинал на улицах, а улица быстро учит разбираться в людях. Ошибка может стоить пули в брюхо.
– …и тут я вспомнил, что у меня есть знакомая задница, которая просиживает штаны на Федерал-Плаза. И позвонил ему.
Дюбуа кивнул. Все было правильно. Нью-йоркские полицейские доверяли только друг другу и редко кого-то пускали в свой замкнутый круг.
– Откуда он прилетел?
– С Лондона. Документы на имя Томаса Мюллера, британские. Это-то и показалось подозрительным – он не похож на англичанина.
– Рейс стыковочный?
– Да, при нем нашли еще билеты. Из Праги, с открытой датой.
