Лютер остановился, глянув на нее сверху вниз с определенным очарованием. Рука священника потянулась к длинным запутанным прядям. Было бы хорошо заплести ей по две косы, как он умел и любил раньше. Часа два назад он вспомнил, как это делать, и не мог остановиться. Волосы Мальвины на ощупь были словно собачий подшерсток:
– Пусть на небольшой срок, я – центр для людей, которых я спас, и мне этого достаточно, – священник двинулся вперед, и, даже несмотря на тот факт, что позиции собеседников даже близко не стояли к взаимопониманию, Мальвине показалось, что ее поддержали. – Жизни меняются, и цель моей – увековечить в своей памяти путь других. Однажды я уже столкнулся с тем, насколько неблагоразумной бывает гибель, и люди, желавшие стать солнцем, на моих глазах превращались в звездную пыль. Я здесь, чтобы не дать им исчезнуть в пряже нитей судьбы. Счастье – непостижимо, а потому и мы сами являемся непостижимыми, так как способны вместить то самое «счастье» только на пару секунд. Значит, что в такие же пары секунд мы становимся чем-то значимым для людей. Нет ничего ценнее, чем увековечиться в памяти и сознании людей синонимом искренности и всепоглощающей любви. Я отдаю свои ресурсы на благо общества, так как я способен это делать, и как только я перестану быть способным – я стану делиться частями своего тела. Пусть им будет все равно, пусть они станут клеветать и лгать, пусть за их душами бесконечное количество грехов и проблем, мое дело – это жертвенность.
– Не видите в этом парадокс? Вы спасаете других людей, чтобы спасти уровень своей нравственности. Вы зависите от ощущения благодарности к вам не потому, что вы рады за них, а потому, что вы не до конца плох, если кто-то счастлив из-за вас. Якобы твоя гнилость компенсируется отсутствием запаха, а значит, это можно выдавать за настоящее здоровое мясо.
– Люди сами выбирают возможности, – на его губах появилась легкая улыбка, но тревога в груди усилилась. Обмануть самого себя было сложно. – Никто не вправе сослать меня в карцер за жизненный путь, который не приносит вред окружающей среде; я растрачу себя на помощь другим, и это – моя жертва, которая очищает мои вечера.
– Вы нездоровый альтруист. Мне нравится это, хотя я должна осуждать.
Лютер ощутил приятную и непривычную ему тревогу; в последнее время Мальвина была единственным человеком, с которым он контактировал, поэтому он боялся привязанности – он знал, что людей нельзя держать и всегда нужно отпускать их, а Ви – абсолютная ему противоположность, с которой они будут много противоречить друг другу, однако возможность перекинуться парой слов даже с ней заставляла Лютера проникаться к девочке уникальной и неповторимой симпатией.
Проследив за тем, чтобы Лютер ушел, Мальвина встала со скамьи и направилась к выходу из церкви, только чтобы обойти ее пару раз и подумать.
Ей тоже казалось, что священник имеет что-то особенно светлое, что привлекало ее, как непокорного мотылька привлекают едва белые блики, только вот Лютер имел постоянный внутренний пожар, но затухающий огонь сжигал его драгоценные крылья. Он становился помехой для желаний независимой Мальвины – у нее были планы, которые отвергали любые симпатии, и больше всего ей хотелось оставаться хладнокровным механизмом. Девушка остановилась около блюдца с водой и заглянула в него:
– Что же мне делать? – робко прошептала та. В ответ блюдце дрогнуло.
