Часть вторая. - страница 8

В то время, пока шла борьба за власть и за сферу влияния между главами отрядов, пока одни курбаши, пользуясь неудачами других, пытались выиграть время и сражения, крепла и росла власть большевиков.

Весной на территорию Бухары направили кавалерийскую дивизию и две кавалерийских бригады. Местные большевики тоже не дремали – они создавали комитеты по вербовке мужского населения в ряды Бухарской красной армии.

Первый удар был нанесен Селиму паше, и его стараниям не суждено было претвориться в жизнь. После долгого боя с красноармейским полком, недосчитавшись почти трехсот человек, он отступил в сторону Курган-Тюбе. Вскоре в район боевых действий прибыл второй полк красной армии. Совместно с первым, он выступил против Ибрагимбека, после чего лакайский вождь, потеряв несколько сотен человек и оставив в Лакае небольшое прикрытие, сам с маленьким отрядом ушел на левый берег Вахша.

Среди отдельных курбаши росло несогласие, недовольство друг другом. Многие из них, поддерживаемые своими сообщниками, намеревались свести личные счеты с Селимом пашой. Это обстоятельство ускорило уход турецкого военачальника за границу. В середине лета, сопровождаемый телохранителями, он переправился через Аму-Дарью и возвратился на территорию Афганистана. Вскоре, следом за ним, ушел в Афганистан его соратник Фузайл Максум и некоторые другие курбаши.

Ибрагимбек, преданный своей родине и эмиру, остался по эту сторону. В его сердце вновь вспыхнула надежда – надежда на эмира Алимхана, что тот даст ему возможность послужить великому Повелителю и сражаться с ненавистными большевиками до победного конца. Это и удержало его от ухода за границу. Ибрагимбек отправил посланника к Сейид Алимхану, обратившись с письмом, в котором сообщал об уходе в Афганистан многих отрядов. Он указывал, что с оставшимися людьми не способен вести борьбу и просил помощи.

В случае же отказа эмира, он также намеревался уйти за Аму-Дарью.

– 4 –

Рамазан никогда не искал власти над людьми. То, что он в тот памятный день так смело переступив древние обычаи, выступил перед баями, было лишь отчаянным всплеском его души и повиновением приказу Высших Сил, но никак не желанием встать во главе отряда. Это был лишь стихийный порыв его беспокойного сердца – порыв остановить людей, не дать им поступить малодушно. Но все вышло по-другому. После ухода Базарбая оставшиеся джигиты признали Рамазана своим курбаши и в знак верности приносили ему клятву на Коране.

В первый момент Рамазан растерялся и вовремя не отказался, а потом было уже поздно. Свершилась воля Аллаха – ведь еще тогда, в Бухаре, в доме Хамидуллы махдума, ночи напролет Рамазан горячо молил Господа дать ему силы и возможность бороться с большевиками. Теперь сбылась его давняя мечта.

Вечером, когда улеглось общее волнение и джигиты погрузились в сон, Рамазан остался наедине с самим собой. Ответственность, тяжелая и страшная, как высоченная гора, навалилась, придавила собой, словно бы перекрывая все пути к отступлению. Впервые к сердцу подступил реальный живой ужас.

Что он наделал! Какой он военачальник, какой курбаши? Туркестан разрушен, захвачен неверными, большевиками, армия ислама перестала существовать, а те небольшие группы бойцов которые остались, рассеялись в разных направлениях. Но самое главное и самое страшное – у отряда, оказавшемся так неожиданно в подчинении Рамазана, совершенно не было оружия. И на какие средства он собирался содержать людей? Те несколько сотен золотых монет, полученные на службе у Хакимбека, вряд ли могли спасти дело. Может быть все-таки лучше отказаться, уступить место более достойному? Но внутренний голос подсказывал: отказ его будет равносилен предательству, ибо то свершилась воля свыше, воля Аллаха.