Часть - страница 6

Точилкин оглядывается по сторонам, перестав меня слушать, затем, увидев, Сорокина, несётся к нему.

Смотрю ему вслед и думаю, – как хорошо, что у меня пока получается оставаться здесь незаметным.

Надолго ли?

Ночью чёрные подрались с «восточными».

Я лишь видел в темноте, как Фахылов – мощный башкир-боксер, лихо влетел в потасовку и молниеносным ударом отправил Исламова в нокаут.

Отвернулся на другой бок, стараясь подавить себе ужас от мысли-куда я попал?

После этой драки давление на нас обострилось. Бить стали чаще и все подряд.

–Пацаны, есть пятьсот рублей? – с полными отчаянья глазами спрашивает Дайнеко нас, когда мы сидим в кубрике после утренней уборки.

–Ну ты даёшь Дайнек. – лыбится Сорока. -Конечно, есть.

–Бля, пацаны, я серьезно! – почти плачет он. -Они поклялись меня опустить, если денег не найду.

–Кто? – спрашивает Тимоха, что держал свежую подшиву для воротника в руках.

–Какая разница кто его ебать будет, подумаешь наложницей в гареме больше. -криво ржёт Сорока и Чернобродский его поддерживает.

Дайнеко-высокий и самый старший из нас, ему двадцать пять лет. За плечами у него институт, год работы, жена и сын. Парень, почти мужчина, смотрит на нас девятнадцатилетних щенков глазами, полными отчаянья и безысходности.

Я виновато пожимаю плечами.

–Правда нет, дал бы, была бы хоть копейка. – говорю я.

–Они же это сделают…-тихо сказал Дайнеко Сорокину и Чернобродскому, что продолжали злобно глумиться, отпуская шутки на тему сексуального рабства.

–Суки вы… – шипит он. -Вас они тоже рано или поздно нагнут!

–Вот и полезло говно.-прокомментировал Тимоха. -Вот потому я не впрягаюсь никогда.

–Тебя разъебать?!! – выходит из себя Дайнеко и напирает на сидящего Тимоху с безумными глазами.

–Стой, тормози! – влезаю я у него на пути. -Ты лучше свой пыл оставь на чертей этих. Надо нам не ржать друг над другом, а объединиться. Попробовать отмахаться как-то…

–Ага. Сколько их тут, а сколько нас, да и никто не согласится. – подает из-за шконок голос Точилкин.

–Да похуй на количество. – выдыхаю я, чувствуя, как в душе поднимаются силы жить.

–Если сообща действовать, то все получится!

–Сам-то, решишься или только пиздеть можешь? – бурчит с соседней табуретки Сорока.

Дайнеко уходит, не дослушав.

Не успеваю ответить, в кубрик заходит Отец-гориллоподобный огромный чел старшего призыва с глазами животного, руками примата и повадками уголовника. Он волосатый как ёбаный йети (пока учёные ищут снежного человека в горах, он успел отслужить в армии) и, судя по его не изуродованному интеллектом чучелу, он помесь цыгана и шимпанзе.

Мы все притихли, я сажусь на табурет, но внутри всё трясет от адреналина.

Надо показать. Что я могу. Не Сороке. Себе.

Огромный Отец, тяжело ступая по полу, проходит мимо нас… и я, не до конца понимая, что делаю, выставляю ногу.

Он спотыкается, смотрит на меня звериными глазами, и огромная нога в кирзаче врезается мне в голову…

Прихожу в себя на полу, возле лежащей табуретки. Ребята по-прежнему сидят, подшиваются, будто ничего не произошло.

–Ну что, не передумал? – улыбнулся Сорока так, будто радуется проёбанному шансу попытаться что-то исправить.

Держусь за гудящую голову, шатаясь, иду в туалет.

Каждую ночь нас поднимают.

Старший призыв устраивают ночные качи, сопровождающиеся тумаками.

Во время этого «восточные» по одному вылавливают некоторых из строя и уводят в темноту, в конец кубрика…