– Ну вот чего тебе не жилось спокойно? С юности себе жизни гробите…
– Я же не хотел. Это случайно вышло, – пробормотал он.
– Всё у вас случайно, – проворчала она, листая бумаги. – Случайно выпил, случайно повздорил, случайно подрезал на почве личной неприязни. Случайно сядешь теперь. Вот ты говоришь – его это был нож. А свидетели утверждают обратное. И сам потерпевший…
– Потерпевший? Шуля? Он говорит? Он пришёл в себя? – оживился Эрик.
– Да, у него уже взяли показания.
– И как он? В реанимации ещё?
– В реанимации? – удивилась дознаватель. – Почему в реанимации? Нет, насколько знаю. И даже не в больнице. Ранение у него несерьёзное, на твоё счастье.
Отпустили Эрика только ближе к вечеру, под подписку. Мать за эту бессонную ночь как будто резко сдала, посерела и осунулась, веки воспалились, видать, наплакалась. Однако ни словом, ни взглядом его не попрекнула, только когда он сел поужинать, спросила, что произошло.
– Ты же знаешь Шулю? Руслана Шулепова? Ну вот он со своими друганами подкараулил меня тут у нас, на пустыре.
– Зачем? Чего он хотел?
Эрик пожал плечами. После горячего душа разморило и на разговоры совсем не тянуло, но просто отмахнуться от матери тоже не мог.
– Хотел выразить мне личное неприязненное отношение, – припомнил он формулировку из протокола.
Мать сморгнула, посмотрела на него озадаченно.
– Ну, устроить разборки хотел, помахаться, точнее, навалять мне…
– За что?
– Да, мам, мы же давно друг друга не выносим. Накопилось.
Эрик придвинул тарелку с супом, взялся за ложку, вдохнул аромат. Желудок моментально отозвался урчанием и сжался в предвкушении. Мать варила отменный борщ, хотя сейчас, после двадцати часов на одной затхлой воде, съел бы что угодно.
– А откуда у тебя нож? – неожиданно спросила она.
Эрик отбросил ложку, не съев и половину.
– Да не мой это нож! Я его отобрал у Шулепова. Он им там размахивал.
– А мне в полиции сказали другое. Сказали, что ты носишь с собой холодное оружие. Что вы там просто собрались после того клуба, ну… выпивали, потом поссорились, ты достал нож и кинулся на своего одноклассника.
– Это Шулепов наплёл. И это полный бред. Я тебе сказал, как всё было.
– Но раз так, они ведь разберутся?
– Наверное, – Эрик встал из-за стола. Есть перехотелось. – Мам, я спать.
Они разберутся. Должны разобраться. Всё ведь можно проверить. Были же какие-то свидетели, которые видели его в тот час одного. В маршрутке, на остановке... Так что сидеть и выпивать там с Шулей и его дружками он никак не мог. Были наверняка и камеры где-то. Сейчас же они везде понатыканы! И отпечатки на ноже должны быть не только его, а ещё и Шулепова. Да и Куклина может подтвердить, что ссора у них с Шулей вышла в клубе, что тот угрожал ему, что выпивать вместе они не могли...
Конечно, они должны разобраться! Отчаянно хотелось в это верить.
Но потом всё так завертелось… Ни отпечатков Шулепова на рукоятке балисонга, ни записей с камер, ни свидетелей – ничего почему-то не оказалось. Лёгкий порез стал вдруг тяжёлым ножевым ранением. Даже Юлька отказалась подтверждать его слова. Почему – Эрик недоумевал. Пытался ей позвонить, но ответила её мать:
– Юля не хочет больше с тобой общаться. Не звони сюда, пожалуйста.
Потом послышался голос Юлькиного отца:
– Это что, тот псих звонит? Дай-ка я ему сам скажу. Э, слушай сюда, говнюк, ещё раз…
– Сам ты говнюк, – оборвал его Эрик и нажал отбой.
