– Нет у тебя больше семьи, Петя! Дочка есть, а семьи нет! Не приду я на ваш праздник. Как Летиции потом в глаза смотреть буду?! А вот ты с Танечкой приезжай, когда захочешь, всегда рада буду. Дочка твоя теперь навсегда, а таких Свет ещё дюжина может быть.
«Да! – с грустью подумал Пётр Алексеевич. – В моём возрасте только об этом и думать. Моложе был, ничего подобного не случалось».
Вот так, на всю жизнь клеймо подлеца и изменника получил! Даже Анатолий не проникся его положением. В этом не было ничего удивительного – все любили и уважали Летицию, и выбор оказался не в его пользу. Конечно, Толик не перестанет с ним общаться, но на нейтральной территории, и будет советовать, как всё разрулить. В нём он не сомневался: способный, кого хочешь убедит. Сам даже кошку соседскую ни в чём убедить не сможет. Толя в такую яму никогда бы и не попал! Это он дурак дураком.
Именно в свой день рождения у Танюши поднялась высокая температура, да такая, что ничем не сбить, пришлось скорую вызывать. Горло было красное – ангина, и Пётр опять во всём винил ясли и Светлану, но про себя, ей такое говорить незачем, только крик поднимет, что не намерена дома торчать, пусть сам с ребёнком возится.
Всеми правдами и неправдами настоял снять отдельную квартиру, и чтобы комнатка у Танечки была, хоть крошечная, но своя. Всё, что поприличней, стоило денег, да и ждать Петру Алексеевичу не хотелось – пришлось уезжать из центра и поселиться в Московском районе, чужом и непривычном для обоих. Так что забот прибавилось – каждый день возить Танюшу в ясли на Лиговский по её прописке, в другой поближе не брали. Фактически квартира состояла из двух комнат, но была человеческих размеров, и кухня с двумя окнами вполне заменяла гостиную. Из гостиной соорудили спальню, впихнув туда купленную когда-то Светланой громоздкую, неподъёмную тахту, всё равно никого из гостей в их новом месте проживания не предполагалось. В спальню поставили деревянную детскую кроватку рядом с уже имеющейся полуторкой, и получилась отличная детская, да ещё и с лишним спальным местом, куда часто уходил Пётр Алексеевич после очередного скандала. Ругань начиналась с упрёков, что обязан с женой развестись и шикарную квартиру поделить.
– Не жирно ли ей одной будет?! Мы что, маяться должны?!
На любые доводы у неё была своя правда, и спорить было бесполезно. Ещё требовала законный брак и утверждала, что это как раз и есть причина всех размолвок, ссор и непонимания.
Жениться на Светлане не было и мысли, а уж разводиться – тем более. Печать в паспорте о браке с Лютиком грела душу и странным образом успокаивала. А штамп о прописке не давал выдавить из памяти всё, что было связано с его прошлой жизнью, и незримо соединял с домом на канале Грибоедова, где, наверное, и был он по-настоящему счастлив.
Поначалу Света встала в позу и наотрез отказалась дочку отпускать к неприветливой Алле Сергеевне.
– Как она, так и я буду! Не хочет меня принимать – и внучку свою не увидит.
Потом одумалась, видно, весна благостно подействовала, и одним воскресеньем разрешила Танечку к бабушке отвезти, на смотрины.
Алла Сергеевна с утра хлопотала на кухне, даже книгу советов купила, чем ребёнка кормить, позабыла всё давно, как в первый раз с таким сталкивается. Заранее в «Детский мир» заскочила, глаза разбегались; особенно лошадка-качалка деревянная понравилась – так тащить до такси надо, не справится, но на заметку себе поставила купить обязательно, пока девочка не переросла такое чудо с волнистой коричневой гривой. У Пети такая же была, уж больно ему нравилась, и «иго-го» он кричал на всю квартиру и саблей размахивал – думали, может, в Суворовское отдать. Но по натуре всё-таки тихий был и полненький, как медвежонок неповоротливый. Всегда девчонок побаивался, видно, от смущения, что не может никому понравиться, несимпатичный. Алла утешала и пыталась разуверить, что некрасивых мужчин не бывает, есть глупые, подлые и равнодушные, они и некрасивые, а все остальные – красавцы писаные, так как не в этом мужская сила. Как ни убеждала его мама, ничего не помогало, и, если бы не случай, неизвестно, когда бы и женился.
