Часы Замоскворечья - страница 7



Аэровокзальный ангел,
Агент по имени Галя,
Усталая женщина
Удрученных измученных лет.
Казино на плато.
Можно выбрать любое по настроенью.
И, от себя ускользая,
Нырнуть с головой в ослепительный шум.
И следить, как восточный хозяин
Обходит свои владенья неслышною тенью,
Бриллиантом кольца небывалых размеров пугая,
Совсем не весел, в отличье от всех,
И даже угрюм.
В «Кларио́не» зелень ковра мягка,
И цветы по нему розовеют,
Внимая руке,
Выпускающей карты из плотной колоды на волю.
И бесплатных напитков подносы
Проносят, в тугих купальниках,
Наподобье балетных трико,
Длинноногие официантки.
И кости шуршат по сухому суконному полю.
И Везувий над рушащейся Помпеей
На полушарье родном далеко.
Далеко Солянка. И дождь моросит
На Кольце Садовом.
И на Цветном в подъезде
Слабая желтая лампа горит.
Разбитая лестница. Смрадный лифт.
На четвертом живет подруга Наташа Щеглова.
Но сейчас – у матери,
Сдает иностранцам квартиру,
Чтоб концы с концами свести
И хоть как-то наладить быт.
Перед отъездом – обмен валюты.
Законы толпы безжалостно-люты.
Перекличка в семь.
Номера на ладонях. Галдеж.
Милиционер аннулировал списки,
Чем терпеливых граждан привел в состоянье смуты.
Ведь с зимы отмечались,
С работы отпрашивались.
А теперь что ж?..
А в черной очереди за маслом
По ценам, пока что ниже тех, что на рынке,
Зимою холодно
И у батарей, за дверью, – хорошо, что напротив дом,
Толкутся люди, отогреваясь,
Обсуждая политику и ее новинки,
И обратно покорно в срок возвращаются,
От тепла отрываясь с трудом.
Сон в Неваде приснился (опять повторился),
Что в булочной хлеб у метро покупаю.
Независимость от ностальгии,
Которую многие тут повсюду стремятся изобразить, —
Унизительная бравада,
Грех гордыни и ложь пустая,
Чтоб себе в трагедии не признаться
И несчастными не прослыть.
Замыкается круг.
Никогда никуда никому из него не выйти.
Он пространство сдавил,
Реки времени вспять повернул.
Казино даже ночью открыты.
Колеса Фортуны
Вертятся по наитью
В направленье обратном,
И подступает вплотную,
Все звуки собой заслоняя,
Какой-то глухой и подспудный гул.
Слот-машины безумье —
В огни зазывные приманка.
Бойко центы в отверстье бросает
В надежде на выигрыш американка.
Эти рваные строки
Она не поймет, не прочтет.
Дождь со снегом сечет
По Москве, по траве,
По ее неанглийским газонам,
Бьет наотмашь в лицо
По своим третьеримским,
Неведомым миру, себе лишь известным законам.
И пространство и время, которых и нету,
Не в счет.

«Приезжай! Мы с тобой…»

Приезжай! Мы с тобой
                        На разных концах страны —
Чужой вселенной,
                        В которой не были рождены.
Весь мой бессобытийный,
                        На разлуку потраченный год
Наконец-то кончается,
                        И встречи пора настает.
Я потеряла всё —
                        Страну, родню и семью.
И за пристрастье к земному
                        Расплаты отраву пью.
Как песок, нас рассеяло,
                        Как взрывом швырнуло прочь.
С пустырей одиночества
                        Окликаю родную дочь.
Приезжай. Не страшись
                        Этой бешеной стрелки часов.
Снова дом за хайвеем
                        Для встречи короткой готов.
Не запла́чу перед расставаньем,
                        Слова подбирая навзрыд,
Возвращаясь опять в пустоту,
                        Что улыбкою Будды слепит.

«Незнакомый индиец…»

Незнакомый индиец,
Сидящий вдали за компьютером,
Тронув меня за плечо,
Поднес мне утром