Ещё дважды Лихолат переписывал рапорт. Он запарился до того, что чуть не снял с себя китель в палатке командира полка, но вовремя спохватился. В конце концов Виноградов выгнал Лихолата и занялся с помощью начальника штаба составлением собственного рапорта. (Начальник штаба Козак тоже всё время присутствовал в тускло освещённой палатке вместе с майором Чахальянц, отвечавшим за тыл; но оба молчали в тени.)
Лихолат выскочил наружу и, налетев на БМП, выматерился накопившимися за день словами. В его (впрочем, негромкой) речи попадались и не матерные слова: «…сука… понаставил бэх у палатки, а колонны без прикрытия ездят… крыса… ногу сломишь…» Когда Лихолат закончил материться, выстрелил миномёт и в небе повисла осветительная мина.
Чрезвычайное происшествие
«Настоящим довожу до Вашего сведения, что 21 декабря 2000 года в 16 часов 40 минут я зашёл в канцелярию первой учебной роты после того, как почувствовал запах гари…»
Из рапорта ст. л-та А. К. Цыганкова
Старший лейтенант Громовой полгода не выходил на службу. Он отнёс толстой женщине в секретную часть рапорт об увольнении, потому что его оскорбил командир батальона.
Громовой приехал из Чечни, выходных ему не давали, отпуск за прошлый год простили. Он был потрясён жужжащими пулями и разорвавшимся в клочья прапорщиком Подколзиным.
Громовой нервничал и больно ударил одного солдата. Солдат нагло грозился подать в суд, потому что не ездил в Чечню и знал законы. Техника в парке стояла без присмотра, и младший сержант со странной фамилией Погибель покинул пост уборки бэтээров. И тут налетел подполковник Брегей и назвал Громового мудаком.
Худосочный Громовой мнил себя героем войны. Он вернулся из первой командировки: там за спецоперацию ему жал руку комдив. Наградной не писали. Боевые задерживали. Люба не любила его. Солдаты не хотели слушать команд этого старшего лейтенанта, зато слышали, что он мудак, и улыбались, составляя последнюю каплю терпения.
Ночью Громовой не спал. Позавчера он решил прийти в полк и записаться в ближайшую партию. «Хрен на эту казарму и автопарк, а в Чечне служить можно. Там ты человек…»
Так легко ему стало от этих мыслей.
Но нахлынувший визг пуль и прапорщик Подколзин всё равно не давали уснуть. Громовой ворочался с боку на бок, вставал пить воду и ходил в туалет. Под утро Громовой провалился в порывистый сон, и школьная отвратительная директриса стала выгонять его из своей постели, он от стыда не мог найти трусы, надел детские колготки и проснулся в поту ужаса. Прапорщик Подколзин сидел у его ног и говорил мёртвым голосом: «Всегда везти не может, запомни, Громовой!» Было 7 часов.
В 8 утра Громовой пришёл в полк, и его отправили в посёлок Александрийский на учебный сбор. Здесь старший лейтенант приходил в себя и собирал свои мысли. Одна мысль нашёптывала: набирайся духа и езжай в Чечню; другая – пропадёшь: Подколзин на том свете знает всё. Третья мысль была не мыслью даже, а голосом подполковника Брегея. Голос говорил: «мудак».
Когда солдат Пильщиков заполнил лист беседы и старший лейтенант прочёл в нём, что отец Пильщикова неоднократно бывал за границей, а именно, в городе Тольятти, Громовой стал думать и об этом непонятном событии.
Он посмотрел, в какой стране живёт сам Пильщиков, потом – в каком городе. Оказалось, что в посёлке Узлы Волгоградской области. Позже Громовой взял лист солдата Ельцина и прочёл в нём, что Ельцин по специальности является водителем гусеничного трактора.
