И вот после такой родительской любви и понимания она – единственная дочь – решила…
– Папа, я поеду в Чечню. Знаешь, наверное, большинство людей отмахивается от этой проблемы. Слишком страшно думать, слишком много крови, слишком больно. И я, как страус, пряталась в жизнь. Пока Витю не убили. Смерть близких людей все меняет. Я пыталась понять, за что он умер – и не находила ответа. Десять лет в нашей стране кровоточит чеченская рана, гибнут и пропадают люди, взрываются наши милиционеры, убивают чеченских боевиков. Почему так долго идет война? Сколько там жертв? Во имя чего? Ответов на эти вопросы я не нашла. И тогда поняла: мне надо это увидеть. Я хочу в этом разобраться, и я не могу этого не сделать. Мне снятся горы, папа…
Отец с досадой схватился за голову, потом плюнул на тропинку, треснул кулаком по серому шершавому стволу ближайшей сосны.
– Зачем?! Что ты там хочешь увидеть? Жить надоело?
Лика пожала плечами, виновато потупилась и принялась объяснять все заново. Чеченская война идет уже вдвое больше Великой Отечественной. Информация о ситуации в республике очень противоречивая. Понять, что там происходит, находясь в Москве, невозможно. А понять нужно. Потому что Витя погиб. И не только он, гибнут десятки тысяч молодых мальчиков и взрослых дядек-командующих. Это реальность сегодняшней России. Свою страну надо знать и понимать.
– Ты же учил меня этому! – воскликнула Лика. – Всегда говорил: Россия самая сильная, самая лучшая, самая честная. И я в это верю. Мне больно, что все, происходящее в Чечне, с нами происходит. Я должна понять причины, мотивы, поступки… В общем, я все решила. Еду.
– Дура, – отозвался отец и, нахмурившись, спросил: – Ты, вообще, знаешь, куда лезешь?
С логикой – Лика Вронская это понимала совершенно отчетливо – у нее имелись проблемы. Но информацию собирать – профессиональный рефлекс – она умела. Начала краткий экскурс в многовековую историю Кавказских войн, пару раз процитировала генерала Ермолова, вспомнила послереволюционную резню и коллаборационистов времен Отечественной, упомянула чечено-ингушское переселение, «оттепельную» передачу казачьих земель.
– Все это так, – раздраженно перебил отец. – Но ты не понимаешь главного. За первую и вторую военные кампании фактически в Чечне не осталось ни одной семьи, где не пострадали бы родственники. Их общество традиционалистское, они до сих пор придерживаются обряда кровной мести. Место женщины в сознании чеченцев не идентично нашему. Лика, оказавшись там, ты, во-первых, становишься мишенью для вымещения не тобой нанесенных обид. Во-вторых, тебя может изнасиловать любой боевик, и ему будет абсолютно наплевать на твои возражения. Далее. Обстановка в республике остается сложной. Федеральные силы контролируют большинство территории, однако они не могут полностью ликвидировать засевшие в горах бандформирования. Там кругом горы, и боевиков не достать – ни бронетехникой, ни вертолетами, ни артиллерией. Доча, риск большой. Подумай, прошу тебя!
В соснах плутали желтые прожекторы солнца. Лика молча следила за ними взглядом. Папа прав, что тут скажешь…
Она сорвала листик заячьей капусты, и резкий кислый вкус мгновенно напомнил детство. Отец придумал ей тогда целую историю про зайцев, которые выращивают в лесу капусту, а еще иногда передают ей книжки в подарок.
– Пап, я понимаю, что ехать туда одной не стоит, – выдавила из себя Лика, чувствуя, что пауза слишком уж затянулась.
