– Пли! – Двадцать картечин, точно двадцать ядовитых шершней, с воем вырвавшись из длинного ствола, понеслись к своре негодяев, уже перемахнувших через дворцовый забор и пытающихся примером своим воодушевить оставшихся по другую его сторону, приступить к своей людоедской трапезе.
– Браво, Гастон! Браво, Жерар! – радостно кинул отважный лейтенант, зорким взглядом оценивая результат выстрела. – Еще четверо!
Не надо быть большим математиком, чтобы сосчитать, сколько выстрелов сможет сделать несколько десятков таких вот аркебуз, установленных в разных частях огромного дворца, за те считанные минуты, которые нужны толпе, чтобы достичь дворцовых ворот и, разбив их, ворваться внутрь. Как ни считай – кошкины слезы. Опьяненная дерьмовым вином и религиозным фанатизмом толпа попросту не заметит потерь. Лишь завтра нынешние вояки, те из них, которым выпадет участь пережить нынешнюю ночь, начнут мучительно вспоминать: откуда, черт возьми, появилась эта ссадина, этот порез или пулевая дырка, кровоточащая, как свежерезаный поросенок, и, похоже, вовсе не желающая затягиваться.
Счет явно был не в нашу пользу. Толпа, все более и более теряя страх, лезла на железную изгородь, набрасывая на ее острые пики соломенные тюфяки, узлы с награбленным добром, а то и просто деревянные башмаки-сабо. Вновь и вновь в бессильной злобе, из-за таких же окон грозно огрызались аркебузы защитников, вырывая из рядов штурмующих все новых бойцов, но гизары лезли и лезли. Вскоре к рокоту нашей легкой артиллерии примешалась жестокая дробь пистолетных выстрелов, но и это были лишь жалкие потуги. Толпа шла вперед неудержимо, не замечая потерь и сметая все на своем пути. Опять и опять звучали над моим ухом отрывистые команды на звонком южном диалекте французского, и комната все более наполнялась сладковатым пороховым дымом, от которого першило в горле и слезились глаза.
«Оставаться здесь далее – безумие», – с тоскою думал я, глядя на бушующую толпу под окнами, на своего бесстрашного лейтенанта, пребывающего, по всей видимости, в весьма приподнятом настроении. «Интересно, как там Лис?» – Я активизировал связь.
– Сережа, как успехи?
– Потрясаще! Еще немного – и я смогу водить экскурсии по Лувру.
– А если серьезно?
– Капитан! То есть не поймите меня правильно, но таки мне сдается, что ты единственный Генрих Наваррский на весь этот гребаный памятник архитектуры.
– Этого не может быть! Ищи! Только поскорее, а то, не ровен час…
– Ну шо ты меня пугаешь! На крайний случай, я первый побегу освобождать законного монарха. Я тебе говорю, Генриха нет нигде. Причем не только его, но и эту самую, как ее, сову, тоже давным-давно никто не видел.
– Лис, куда он мог деться?! Он должен быть во дворце. Ты в апартаментах Маргариты Валуа смотрел?
– У королевы Марго, что ли? Ты думаешь, он может быть у нее? Занятная идея! Ладно, схожу еще там посмотрю. Угу, представляю себе эту картину: отважный король Генрих Наваррский в последнюю минуту жизни покрывает собой главную луврскую амбразуру.
– Ты о чем?
– О ком. О Ее Величестве. Ладно, все – умолкаю. Иду искать. Отбой связи.
– Мой капитан! – услышал я радостный голос де Батца. – Чернь уже у самых ворот. Надеюсь, вы лично поведете нас в бой! Войска построены и ждут приказа. Я взял на себя смелость распорядиться принести ваши доспехи. Прошу, поспешите, мой капитан! Ждут только вас. Все готово к атаке! – Гасконец поклонился, кладя ладонь на рукоятку эстока.
