«Летом 1914 г. мир оказался на пороге неслыханной по масштабам войны. Вы уже узнали о событиях последних предвоенных лет, о том, как сформировались два военно-политических блока…»
Даша пытается вспомнить, как они сформировались, но не вспоминается. Лезть в предыдущие параграфы желания нет… Потом как-нибудь… Двигается взглядом дальше, но внимание рассеивается, глаза перескакивают ниже, ниже…
«…Казалось бы, определяющей чертой империализма должна была являться агрессия, военные захваты… Наиболее активные страны стремились подчинить себе как можно больше государств и земель, наводняя их не своими войсками, а капиталом, финансами. Вывоз капитала в той или иной форме резко усилился: он давал хозяевам капитала…»
«Капита-алом, капита-ала», – закрутилось в голове под музыку; Даша отвела взгляд от учебника, наткнулась на журнал в руках девушки слева.
Почти во всю страницу был изображен пожилой, седой, но стильный мужчина в черных очках. А по краю страницы узким извилистым столбиком теснились слова.
Жирным шрифтом: «Вы живете в шести разных местах. Где эти места?»
Обычным шрифтом: «В моем офисе я провожу бо́льшую часть своего времени. У меня еще есть таун-хаус для развлечений, а также фотостудия. Они находятся недалеко от офиса. Еще у меня есть две квартиры, они предназначены для гостей, потому что гостей у себя дома я не хочу видеть. Не приемлю распущенности».
Жирным: «Когда вы в последний раз были влюблены?»
Обычным: «Я не знаю, я люблю свободу».
Жирным: «Если бы у вас был ребенок, что именно из своего опыта вы бы ему передали?»
Обычным: «Знаете, почему у меня нет детей? Потому что мне нечего передавать. Каждый должен прожить собственную жизнь. Я не верю в опыт, потому что всё, что я видел, чему учился и то, что со мной происходит, было в другом времени, а мир сейчас изменился. Я думаю, каждый должен найти свой путь. Я терпеть не могу в отцовстве то, что ты сразу становишься в ряд поколений. Я не хочу быть ни отцом, ни дедом. Я вне поколений, я на все времена».
Толчок. Даша поворачивается к маме – та что-то говорит. Убавляет громкость плеера.
– Что, мам?
– А заколки взяла? А то профессор опять будет ругаться, что глаз не видно…
– Да взяла, взяла.
– Ладно, читай. – Сама она, хоть в сумке планшетник, просто едет; точнее, едет и беспокоится обо всем.
Даша уставилась в учебник, упорно стала вбивать в голову скучное и ненужное:
«…Однако теперь интересы власти и монополий во многом объединились: в одних ситуациях власть использовала в своих целях финансовую и промышленную мощь монополий, в других – монополиям удавалось влиять на политику правительств, «подправлять» ее».
Нет, не вбивается. Даже затошнило от всего этого. Непредставимого, сложного. Власть использовала какие-то монополии, монополии влияли на правительства… Закрыла учебник, сунула в футляр.
Со станции «Тверская» перешли на «Пушкинскую», доехали до «Улицы 1905 года». По обледенелым, почти безлюдным узким тротуарам направились к музыкальной школе… Даша ходит здесь по два раза в неделю уже больше года, но никак не может привыкнуть, что это тоже Москва.
Невысокие домики, но какие-то внушительные, крепкие, словно бы заслоняющие многоэтажки за собой, уютная голубенькая церковь, а главное – подъемы и спуски… Но, может, когда-то вся Москва была невысокой, уютной, с оврагами и холмами, а потом уж поднялась, разрослась, и асфальт сгладил большинство неровностей…
