Чехов и мы, прости Господи… - страница 3

«Итак, я на полпути, переживший двадцатилетие. Пожалуй, загубленное двадцатилетие между двух войн»… В ту пору, ещё потрясенный открытием поэзии Элиота, я спросил, в промежуточном каком – то разговоре, у Каролины (К. Блэкистон – известная английская актриса театра и кино, участница моего «Вишневого сада» в Таганроге) спросил о его пьесах, так и не переведенных у нас до сих пор, и узнал в ответ, что Каролина ещё девочкой здоровалась с ним за руку, когда Томас Стернз Элиот приходил к её дяде, известному литературоведу, с которым был дружен… Я подождал ещё немного и, не дождавшись продолжения, притронулся к «той самой» руке Каролины и благоговейно замолчал… Чуть позже, после моего беглого упоминания имени Ницше, я узнал, от нее, что он был «фашистом»… Эти замечательные подробности надолго удовлетворили мою любознательность…

Каролина Блэкистон – на удивление опытная и умелая актриса, в репетиционном зале и на сцене – трудолюбива, дисциплинирована. И работа с ней доставила мне исключительное удовлетворение… Но Артист, он и в Англии – артист, со всеми очаровательными достоинствами и особенностями, присущими только ему… Конечно, каждый раз мечтается о полном и взаимном понимании – но это уже о надеждах и иллюзиях, на которых зиждется профессия режиссера…

Пользуясь случаем, хочу объясниться в любви к артистам Таганрогского театра, с которыми прожил, единой семьей, пять счастливых и мучительных недель, не расставаясь ни на день… Тогда я окончательно уверовал, что лучше русского артиста может быть только русский артист.

Чехов и В. Соловьев: скрытый диалог

(Ненаучные размышления)

«Скрытый» – дважды: в силу принципиальной невысказанности и недосказанности самой природы художественного мировоззрения (со стороны Чехова) и ввиду отсутствия даже намека на факт содержательного общения и каких – либо интеллектуальных отношений между этими выдающимися личностями, почти сверстниками…

Они, конечно, не могли не знать друг о друге, были знакомы и, наверное, общались, и кое – какие косвенные свидетельства тому есть, но испытали ли они хоть какой – нибудь интерес, и оказали ли хоть какое – нибудь влияние друг на друга, пусть даже одностороннее, неосознанное или временное? Почему не раскрыта эта тайна? Не в силу ли традиционного невнимания к философскому измерению творчества Чехова и сугубой сосредоточенности на социально – бытовой, психологической и филологической стороне его произведений? Что же в таком случае подвигло меня сблизить эти имена и задаться вопросом о скрытом диалоге? Отдаю себе отчет, что поступаю так, как бы вопреки их воле, их собственному пониманию необходимости в сближении…

Когда мне, лет 30 тому назад, впервые «открылся» Чехов, в моих режиссерских записях, и частично в памяти, сохранились кое – какие «основополагающие» мысли, догадки, которые я назвал тогда «постулатами», потому что именно с них началась моя «чеховская геометрия», развившаяся впоследствии в целую систему теорем и способов решения практических театральных задач, включая расшифровку сюжетов, новую технологию режиссерско – актерских отношений и etc. Когда же, после известного исторического перерыва, напечатали В. Соловьева, и он, наконец – то, дошел до меня, грешного, а это случилось через несколько лет после первой моей чеховской постановки – я поразился сходству внушенных мне Чеховым мыслей и тех основных идей, которыми дышит вся философия Соловьева – сходству не только внутреннему, духовному и тематическому, но и почти буквальному, дословному… Попробую вновь пройти по старым следам этих удивительных совпадений…