– Я так и знала, что вам это понравится, – сказала Нина Ивановна и налила еще мензурку.
Вторая мензурка граммов тридцати пошла еще лучше, и я вдруг почувствовал такой зверский голод, как будто я не ел несколько дней. Я начал делать жевательные движения челюстями, и Нина Ивановна поднесла мне стакан с толстой соломинкой, предупредив, что это теплый мясной бульон. Выпив стакан, я почувствовал себя так хорошо, что незаметно уснул.
Мое выздоровление под руководством Нины Ивановны пошло быстро. Я ходил по большой палате, бегал по движущейся дорожке, отжимался на брусьях, с аппетитом поедал жареную курятину и был влюблен в Нину Ивановну.
Однажды ночью во время ее дежурства, когда она заглянула в мою палату, я взял ее руку, потянул к себе и крепко поцеловал. Моя рука проникла под ее халат и начала ласкать упругую грудь. Податливое тело приникло ко мне, и мы вместе упали на кровать. Неистовству страсти не было конца. Она кончила, вероятно, раз двадцать, пока я не решил, что пора кончать и мне.
Совершенно не было причин волноваться о том, что нас могут «застукать»: дверь в мою палату закрывалась автоматически, а ключ был только у Нины Ивановны.
Лежа на боку и ласково глядя на меня, она сказала:
– Поверить не могу, чтобы мужчина в семьдесят лет давал фору молодым тридцатилетним жеребцам.
– Как семьдесят лет? Какой сейчас год? Сколько я здесь пробыл? – моему удивлению не было предела.
– Сегодня утро две тысячи двадцатого года, и ты здесь пробыл тринадцать лет, – сказала докторша. – Травма головы совершенно пустячная, всего-навсего сотрясение мозга, но почему-то наступила кома. Когда тебя привезли, мне было семнадцать лет, и к студенческой стипендии я подрабатывала нянечкой в клинике. Практически все тринадцать лет я нахожусь рядом. Окончила институт, аспирантуру, написала диссертацию, защитилась и все на твоем случае.
– Замужем? – спросил я.
– Нет, – просто ответила Нина. – Была, но жизнь не получилась. Я невольно сравнивала своего мужа с тобой, и сравнение не в его пользу.
Я нежно прижал ее голову к себе и замолчал.
– У меня есть родственники, меня кто-то навещал? – спросил я.
– Сначала приходила жена, – тихо говорила моя врач, – но она тоже человек, а мы не могли дать каких-то утешительных прогнозов. Случай совершенно уникальный. Обычно с таким сроком нахождения в коме человек превращается в дышащую статую, поддерживаемую питательными растворами. Мы все удивлены твоим быстрым восстановлением и отсутствием старения организма. Ты у нас необычный пациент. О тебе знают на самом верху, так как вопросы геронтологии, в-первую очередь, интересуют тех, кто находится у власти или тех, у кого очень много денег. С утра мы начнем знакомить тебя с тем, что происходит в мире и у нас в стране, чтобы ты не выглядел «замороженным».
Нина Ивановна встала, привела себя в порядок и пошла готовиться к сдаче дежурства.
– Есть у меня небольшая просьба, – сказала она. – Постарайся не искать своих родственников. Мало ли что. Прошло столько времени. Пусть все считают, что тебя нет. Это принесет меньше боли и волнений для тебя и твоих близких.
После завтрака пришли два человека и установили в палате плоский телевизор, показали, как пользоваться пультом управления, настроили каналы и ушли.
Я включил телевизор и увидел до боли знакомую заставку: тройка мчащихся лошадей на фоне многозвездного триколора, надпись «Вести», звуки гимна СССР и миловидная дикторша, строгим голосом зачитавшая:
