Намётанный глаз сразу замечал всё: и изредка встречающиеся кривые строчки, и небольшие ошибки при раскрое, но здесь это вовсе не превратилось в систему, на наших ведущих предприятиях такое тоже иногда встречалось. В основном в этом салоне (назвать его магазином просто язык не поворачивался) были представлены достойные изделия, а выделка шкур, из которых они были пошиты, просто восхищала.
– Наверное, здесь работает кто-нибудь из ИОККГП (за этой аббревиатурой скрывался Институт обувной, кожевенной и кожгалантерейной промышленности из Софии, для знающих людей эта расшифровка не требовалась), – полагая, что никто его не поймёт, пробормотал сквозь зубы Анатолий, но тут же услышал мягкий южный говор:
– Вы совершенно правы, у нас работает бывшая заведующая отделом этого института.
– Уж не Дора ли Иванова? – спросил Анатолий, поворачиваясь на голос.
– Действительно, это она, только теперь вовсе не Иванова, да и не Дора тоже. А вы что, с ней знакомы?
– Да, и неплохо, – ответил Анатолий и продолжил: – В самом деле, при нашей последней встрече в Москве она мне назвала свою очень уж сложную для нас турецкую фамилию, рассказала всю эту историю, которую бывший первый секретарь ЦК компартии Болгарии Тодор Живков с оболгариванием этнических турок устроил. А в следующий раз на ежегодное совещание комиссии СЭВ по меху и коже не приехала, как, впрочем, и директор её института с женой да ещё кое-кто заодно… Нам сказали, что они все в Турцию насовсем перебрались. Значит, вот как у неё всё произошло. То-то я смотрю, модели знакомые, их болгары пару лет назад на международную выставку привозили, всё «золото» в этой номинации забрали. А увидеться с Дорой мы сможем?
– А вы когда уезжаете? Если пару неделек ещё погостите, то она в Стамбул обязательно приедет. Дело в том, что фабрика, где Дора, а может, и ещё кто-то из ваших знакомых работает, находится в Ушаке. Это такой крупный центр, где издавна кожу выделывают. Раньше-то эта фабрика, как и многие другие кожевенные предприятия, в Стамбуле была. На экскурсию поедете, сами всё увидите. Но несколько лет назад ЮНЕСКО потребовала, чтобы с берега моря все грязные производства убрали. Сейчас эти предприятия закрывают одно за другим. Наш патрон быстрее всех понял, что это неминуемо, и построил новую, современную фабрику с учётом рекомендаций болгарских турок: они же лучше всех в мире перерабатывать овчины умеют.
Пока человек говорил, Анатолий успел хорошенько его рассмотреть. Молодой, вроде ещё и тридцати нет, сложен хорошо, хотя и не очень высок, но строен, чистое лицо, которое вовсе не портили усы, без которых, кажется, мужчины в этой стране себя полноценными не ощущают. Русский язык почти безупречен, лишь ударение, в котором он изредка ошибался, выдавало в нём иностранца.
Наступило какое-то неловкое молчание. Анатолий по привычке погрузился в свои мысли. Мешать ему никто не решился, все глазели по сторонам, а турок, по-прежнему сидевший за столом в своём кресле, с неменьшим любопытством наблюдал за ними.
Наконец, очнувшись от дум, Анатолий спросил:
– А вы тот самый Эдик и есть? Константин о вас рассказывал.
– Зовут меня Эрдоган. Эдиком я только вам, русским, представляюсь. Да, это я и есть. Я в Советском Союзе много лет проработал, – усмехнулся он, – учительницы хорошие мне постоянно попадались. Вначале я с ними только о любви говорил, потом на другие темы выучился балакать. – И он весело рассмеялся. – Так вот и получилось. Ну а затем начальство поняло, что нечего деньги на профессиональных переводчиков тратить, и меня в дирекцию перевели. Я не стал возражать: зарплата выросла, страну вашу из края в край всю объездил, вы столько увидеть не сможете, сколько я повидал. Очень мне повезло.
