2. Горбачев видимо попытался скопировать западную систему власти, но сути и смысла каждого ее элемента – он не понимал, он только видел со стороны. В итоге – старый баланс был разрушен, а новый так и не появился.
3. Горбачев попытался разрушить незаконную систему власти Коммунистической партии Советского союза – но сделал это неумело и почти сразу потерял управляемость системы. Он не понял, что в системе существует только партийная ответственность и никакая другая. Как только угроза «положи партбилет на стол!» перестала быть страшной, а стала смешной – ответственности и вовсе не стало, и кстати, эта ситуация есть и поныне. Честь, совесть, достоинство, ответственность – для постсоветского человека все это пустые слова. В США – партийная совесть заменяется верой в Бога и боязнью его кары. У нас нет и этого. У нас вообще нет моральной ответственности.
4. Тем, кто считает, что горбачевская система была как то по особенному демократичной – напомню, что Горбачев лишил избирателей права напрямую избирать депутатов и передал это право Верховному совету. Вообще, в ранних структурах, прописанных Горбачевым – видно желание сделать систему более сословной, разбавить ее прежде всего близкой ему шестидесятнической интеллигенцией. Из той квоты в 750 человек на Съезд от общественных организаций – большинство депутатов никогда не были бы избраны голосованием, они так же не смогли бы работать с избирателями, выполнять их наказы. Какой например исполнитель наказов из Юрия Афанасьева, который ненавидел советского человека?!
Вообще трагедия Горбачева – это не его личная трагедия, это трагедия прихода к власти, и быстрой потери власти целым поколением шестидесятников, которое люди метко назвали «шестидерастами». Вот, Юрий Афанасьев, один из тех на кого Горбачев попытался опереться в попытке создать альтернативу существующей политике…
https://lenta.ru/articles/2015/06/03/afanasiev/
…
А что касается уже непосредственного включения в то, что, опять-таки, на мой взгляд, ошибочно часто называют «политическая жизнь» (1989 год, Съезд народных депутатов, выборы, Межрегиональная депутатская группа), то тут мы открыто заявили: мы, МДГ, составляем политическую оппозицию курсу ЦК и политбюро ЦК КПСС.
Но, и здесь надо признать, хотя мы ясно заявили о своей оппозиционности по отношению к КПСС, на самом деле никакой оппозицией мы так никогда и не стали. Мы не были ни организованной фракцией съезда, готовой создать свою партию, ни теневым кабинетом, готовым прийти на смену существующему правительству. Наша заявленная оппозиционность была скорее пустопорожней декларацией, красивым намерением, искренним настроением, нежели фактической политической оппозицией.
…
Такой вопрос подвигает меня к еще одной сложной – сложнейшей даже, я бы сказал – проблеме нашего бытия. Замечательный писатель Светлана Алексиевич сказала, что во времена перестройки мы были «преступно романтичны». «Преступно» – все-таки, по-моему, перебор. Преступность обычно предполагает умысел, а его не было. Я бы сказал – «беспечно романтичными», обязательно добавив: и «инфантильно бездумными». Про себя самого я сказал, что был сталинским стипендиатом на истфаке МГУ. Иными словами, я уже тогда был в числе немногих, кто наилучшим образом воспринимал и воспроизводил ложь. Все мы, участники перестройки, кроме прочего, не умели думать – это было наше главное отличительное свойство
