– Это что же, бабуля, получается. За какой-то стакан тархуновки я должен лучшего моего друга подвергать такому офигенному риску? Надо же! Отправить друга на вонючую больничную койку, чтобы микроб с заразного Вепсаревича на моего друга потихонечку переполз и сожрал ему организм! Где ж я дурака такого найду, который согласится за здорово живешь инфекцией себя гнобить? Да еще, говоришь, начитанного. Нет, бабуля, спасибо за угощение, а я пошел.
– Что ж, иди, коль сумеешь, – ласково разрешила Калерия.
Колька собрался встать, попытался отлепиться от стула, но зад его почему-то не отлеплялся. Да и стул словно сросся с полом, пустив в дерево надежные корни. Колька, уперевшись в края, сражался с проклятым стулом, но толку не было никакого. Его рожа, и без того красная, сделалась и вовсе пунцовой.
– Эй, бабуля, что за дела – жопу клеем к стулу приклеивать! – Колька едва не плакал. – Я же брюки себе попорчу, лучшие мои брюки, почти неношенные. Я ж их на заказ шил, еще на свадьбу, когда первый раз женился.
– Интересно бы увидеть ту дуру, которая за тебя замуж пошла. В тебе ж мужского только эти брюки и есть, – улыбаясь, отвечала ему Калерия Карловна. – А выйдешь ты отсюда тогда, когда на все мои условия согласишься и подпись на бумаге поставишь.
– Бабуля, какая подпись, какие еще условия? Блин, ну отцепись ты от меня наконец, – ударил он по ножке стула ногой и тут же взвыл от неожиданной боли. Из ножки торчал сучок, он-то и принял удар ноги на себя, порвав Кольке полосатый носок и больно поцарапав лодыжку.
– В родном доме и стулья помогают. – Бабка довольно хрюкнула. – А вот ты помощи не дождешься, хватит. Дважды я тебе уже помогла. Первый раз, когда ты над пролетом висел. Второй – когда помирал с похмелья. Так что хочешь ты или нет, а выслушать тебе меня все равно придется. Дальше – твоя забота. Захочешь отсюда уйти – уйдешь. Только вот живым или мертвым – от тебя одного зависит.
Колька сидел, обмякший, и неслышно матерился себе под нос. Громко материться он не решался – боялся коварной бабки. Услышав ее последнюю фразу, он вздрогнул и обалдело кивнул.
– И правильно, и давно бы так, – ответила на кивок старушка. – Кому ж мертвому уходить-то хочется. А то он, видите ли, друга своего пожалел. Да не бойся ты, дурачок, за друга. Незаразная болезнь у Ивана. Если б была заразная, полгорода бы в паутине ходило и не было бы тогда у меня хлопот. Взяла бы на улице первого попавшегося придурка, дала бы ему на водку и все про его паутинную болезнь выведала. И ни ты бы мне не был нужен, ни твой друг.
– Извиняюсь, а вам Ванькина паутина зачем? Она что, какая-нибудь особенная?
– Ты, гляжу, умнеешь прямо на глазах. Да, особенная. Потому мне и нужно узнать секрет – как это она у него такая выходит. Я ведь чего хочу – наладить частное прядильное производство. Из прочной паучьей нити шить для людей одежду. Запатентую себе патент, арендую площадь, найму сирот из какого-нибудь детдома. Вот такая моя программа-минимум.
Раскрыв рот и вытаращив глаза, Колька слушал Калерию Карловну. Когда старушка закончила, он с минуту хлопал ресницами, не издавая ни звука. Затем радостно потёр руки:
– Ну ты, бабка, миллионерша. Это надо же – шить из паутины одежду. Это же… – Он хлопнул кулаком по колену. – Это ж, ё-моё, додуматься надо!
– Если дело пойдет, – подмигнула ему старушка, – ты тоже в стороне не окажешься, будешь в доле. И товарища твоего не обижу, который в больницу ляжет. Для начала плачу ему полтинник за трудодень. Плюс аванс. Плюс премия, когда из больницы выйдет. Товарищ твой, сам понимаешь, должен быть надежный и неженатый.
